Виктор Пронин - В исключительных обстоятельствах

И, не дожидаясь ответа, продолжал:

— Я где-то прочел: возможность делать все, что нам угодно, — не вольность, не свобода. Скорее — это оскорбительное злоупотребление истинной свободой. Ты согласна?

Она не ответила. Лишь повела плечами и задумчиво сказала:

— Не знаю, Мишель, может быть, и так. Это очень сложно.

— В жизни все очень сложно, Аннет. Вот сидит перед тобой молодой человек, большой друг моего племянника, журналист Сергей Крымов. Сейчас не время рассказывать тебе о нем. Но поверь, история его сложной и трудной жизни поучительна. Так ведь, Сережа?

Погруженный в свои мысли Крымов ничего не ответил. Поначалу он жадно прислушивался к разговору, старался все запомнить. Но когда речь зашла о тех молодых, кто по бедности духа убежден, что лучше всех понимает, «смысл жизни», у которых предел мечтаний на поверку не шел дальше джинсов с ягуаром на заду или записи ультрамодной поп-музыки, ему стало не по себе. Показалось, что Поляков говорит и о нем, Крымове, каким он был пять-шесть лет назад, и о выдворенном из Советского Союза аспиранте Дюке, меньше всего интересовавшемся наукой, и о его соратнике Владике, и о тех тогдашних друзьях Сергея, всех тех, кто мнил себя властителями дум. Прошлое, казалось, забытое, эхом отозвалось в номере гостиницы, где идет острый диалог на острые темы.

И Сергею Крымову не по себе от одной только мысли, что он мог до сей поры шагать по одной дорожке с проходимцем Владиком, шпионом Дюком. Он был рядом с ними. Это были и его приятели. И кто знает — если бы не Ирина, если бы не его закадычный друг Вася Крутов, если бы не Бутов... Сквозь годы ему вновь виделось то, о чем он, казалось, успел, а вернее — хотел забыть.

...Галантно поклонившись, Сергей обратился к Аннет:

— Если разрешите, то я позволю себе повторить прочитанное мною в одном английском журнале. Я не повторю дословно, но смысл таков: замечено, что те, кто кричат громче всех, требуя свободы, не очень охотно терпят ее.

Крымов хотел было сказать, что он сам, увы, когда-то был причастен к компании тех, «кто кричал громче всех». Однако воздержался — поймет ли француженка — и разговор продолжился.

— Вот вы говорите — свобода. Ее любят все. Но справедливые добиваются ее для всех, а несправедливые — только для себя. К первым я позволю себе отнести и тех французов, русских, чехов, которые сражались в маки против фашистов. А ко вторым... Увы, их еще очень много. Но победят первые! А вы как считаете?

Но Аннет вдруг резко оборвала дискуссию:

— Господи, я устала и не очень люблю политику. Давайте о чем-нибудь другом.

— Точнее сказать, ты ее разлюбила...

— Почему так считаешь?

— Дорогая моя Аннет, ты никуда не спрячешься от нее, от этой самой политики. Не забудь, когда Жюльена пытали, выкалывали глаза — это была политика. Когда твою мать увели в тюрьму — тоже. А предательство Кастильо?

— Зачем ты сыплешь соль на мои раны?

— Ну не буду больше. Никаких споров! И вообще неприлично, мой молодой друг, — мы вдвоем напали на хрупкую, беззащитную женщину, к тому же гостью. Вам, Крымов, двойка по поведению. А мне — кол. Виноваты, дорогая Аннет.

И он кающимся грешником опустился на колени.

— Отпусти грехи наши...

— Чем искупишь вину свою, Мишель?..

— Штрафным бокалом. Итак, прошу в ресторан.

...Приятного вида официант провел их к заранее заказанному Поляковым столику и положил перед дамой меню.

— О нет, пусть этим займутся мужчины.

И пока они, углубившись в меню, обсуждали, чем можно удивить гостью, Аннет осматривала зал, посредине которого, оглушенные джазом, мельтешили танцующие.

Ее взгляд задержался на высоком мужчине в черном костюме, с гладко зачесанными темными волосами и красивым длинным лицом. Чуть прихрамывая, он пробирался к столику, сервированному на двоих. Одно место уже было занято. Аннет побледнела и вцепилась в руку Полякова.

— Мишель, боже мой! Видишь того... Вон там подходит к угловому столику... Господи, дай мне силы. Ты не узнаешь?

Поляков ничего не ответил, а Крымов растерянно оглядывался по сторонам, не понимая, что повергло гостью в такое смятение.

— Нет, нет, я не обозналась. И не ошибся тот, кто сказал мне, что Кастильо-младший, кажется, собирается в Москву. У него там осталась любимая девушка. Ну что ты молчишь, Мишель?

— Да, похоже, что это сын Фелиппе Медрано. Если бы не разница в возрасте, я бы подумал, что он его брат-близнец. Но допустим, что это так, не представляю, какие законные обвинения можно предъявить?.. К тому же это сын, а не отец. Подумай, Аннет...