Томас Рид - Собрание сочинений, том 6. Мароны. Всадник без головы.

Ходили слухи, что Лофтус Воган руководствовался более низменными мотивами, нежели неподкупная справедливость и желание положить конец культу Оби. Поговаривали о фамильных тайнах, которые были известны Чакре, и о некой сделке, единственным живым свидетелем которой он был, - сделке столь предосудительного характера, что даже показания негра-раба могли быть достаточно компрометирующими. Подозревали, что именно поэтому, а вовсе не за колдовство, предстояло Чакре поплатиться жизнью. Так или иначе, но он был осужден на смерть.

Столь же беззаконным, как и судебное разбирательство, был и способ казни, избранный судьями, облеченными неограниченной властью. Он был и причудлив и жесток: несчастного преступника должны были приковать цепями к пальме на вершине Утеса Юмбо и оставить там.

Почему был избран такой необычный вид смертной казни? Почему Чакру не повесили, не сожгли на костре, что обычно проделывали с преступниками такого рода? Ответ на это прост. Как уже было сказано выше, распространение обиизма заставляло трепетать всю Ямайку. Таинственная смерть настигала часто не только черных рабов, но и белых рабовладельцев и даже их жен. Африканский бог был вездесущ, но невидим. Необходимо было дать жестокий урок его почитателям. Это было единодушное требование всех плантаторов, и Чакра должен был послужить примером для остальных: страшная казнь колдуна повергнет в трепет всех его последователей.

Расправу над преступником решили учинить на Утесе Юмбо, и прежде нагонявшем страх на негров. Судьи полагали, что это окажет требуемое воздействие на суеверных рабов и навеки сокрушит их веру в силу Оби.

И вот осужденного отвели на вершину утеса и приковали там, подобно новому Прометею [7] Прометей - в греческой мифологии титан, похитивший с неба огонь для людей и в наказание за это прикованный Зевсом к скале. . Стражи не поставили никакой, да ее и не требовалось. Цепи и тот ужас, который должна была вызвать казнь, считались достаточными, чтобы воспрепятствовать всякой попытке спасти Чакру. По истечении нескольких дней жажда, голод и грифы довершат роковую церемонию так же верно, как веревка или топор палача.

* * * *

Прошло немало времени, прежде чем Лофтус Воган сам поднялся на гору убедиться в гибели несчастного раба. Когда, подстрекаемый любопытством, а может быть, и более сильным чувством, он наконец решил подняться на вершину утеса, то увидел, что не ошибся в своих расчетах. В цепях, прикованных к стволу пальмы, висел человеческий скелет, дочиста обглоданный стервятниками. Ржавая цепь, обвивавшая скелет, не дала ему рассыпаться.

Лофтус Воган не имел ни малейшего желания задерживаться там дольше. Это зрелище заставило его содрогнуться. Он только взглянул и поспешил обратно. Но гораздо страшнее, гораздо ужаснее было то, что, как ему показалось, он увидел, спускаясь с горы, - привидение, дух Чакры, а может быть, и самого Чакру, живого и невредимого.

Прекрасным майским утром - а май на Ямайке прекрасен, как и повсюду, колокол в просторном зале поместья Горный Приют возвестил час завтрака. Однако в зале пока не было видно никого, кроме пяти-шести чернокожих слуг, которые только что явились из кухни, принеся подносы и блюда с различными кушаньями. Хотя к столу были придвинуты всего два стула и приборы на нем ясно указывали, что завтрак сервирован на двоих, обилие блюд, расставленных на белоснежной дамасской скатерти, могло навести на мысль, что ожидается большое общество. Тут были и котлеты с соусом, и маринованная рыба, и закуски из дичи, и лососина, и еще многое другое. Центр стола занимали два больших блюда - одно с окороком, другое с копченым языком.

Из хлебных изделий на столе находился пудинг из ямса, печеные бананы, горячие булочки, поджаренные хлебцы, пирожки и сладкий картофель. Если бы не великолепный кофейный сервиз и небольшой сверкающий серебряный кофейник, можно было бы предположить, что стол накрыт к обеду, а не к первой утренней трапезе. Ранний час - только что пробило девять - также опровергал предположение об обеде. Но, для кого бы ни предназначалось все это угощение, оно было весьма обильным. Так повторялось каждое утро: роскошная сервировка, разнообразие блюд - все это было обычным для дома богатого ямайского плантатора.

Едва затихли удары колокола, как явились те, кого они призывали к столу. Пришедших было двое, и вошли они с противоположных концов зала.