— Когда вы станете пограничником? — сердито говорит Грач.
— Есть держать дистанцию.
Глухая тишина висит над округой. Еле слышно вздыхают камыши под слабым ветром. На луговине серым одеялом лежит туман.
В том месте, где тропа поворачивает в заросли камыша, их окликают:
— Стой, кто идет?
Лейтенант узнает голос Хайрулина и, невольно подражая его неисправимому акценту, тихо отвечает:
— Своя!
— Кто своя? Пароль!
— Мушка.
— Нэ-эт, нэ мушка.
— Приклад.
— Нэ-эт, нэ приклад.
— Хайрулин, своих не узнаешь?
— А вы, товарищ лейтенант, пароля забыли?
— Я-то не забыл, да ведь ты не часовой в деревне. Здесь граница. А по границе ночью ходят или свои, или совсем чужие. Своих надо по шагам узнавать, а чужим сразу командовать: «Руки вверх!» Иначе вместо пароля можно получить пулю... Ну, как дела?
— Тихо, товарищ лейтенант.
— То-то и оно. Где остальные?
— Здесь. — Хайрулин дважды сдвоенно клацает прицельной планкой — условный сигнал «все ко мне».
— Отставить, — говорит Грач. — Продолжайте нести службу.
Он шагает на тропу, но тут сзади из камышей слышится сдавленный волнением голос Горохова:
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!..
Так зовут, когда случается что-то чрезвычайное. Горохов стоит глубоко в воде, едва не черпая голенищами, и показывает куда-то вдаль, в просвет меж камышами. Этот просвет был вырезан специально для наблюдения неделю назад, и Грач, с удовольствием подметив эту свою предусмотрительность, входит в воду, вглядывается в серую вуаль тумана.
— Плывет кто-то. Там, правее.
В густых сумерках, временами сливаясь с противоположным берегом, двигалось что-то массивное.
— Гребут. Я слышу.
Теперь и сам Грач слышит всплески весел и понимает: кто-то подгребает к нашему берегу, используя сильное прибивное течение. Это не удивляет: за последние месяцы пограничники привыкли к частым «ошибкам» чужих «рыбаков». Через минуту лейтенант разглядел в сумерках три лодки с солдатами.
— Перепились они, что ли? Или заблудились?
Ему вспоминается фраза, трижды повторенная на недавнем совещании начальником отряда подполковником Карачевым: «Не поддаваться на провокации!» И он успокаивается.
— На дамбу все! И ни звука!
Он прячется за невысокий куст на дамбе и, не шевелясь, смотрит на темные силуэты лодок, плывущих посередине реки.
«Выдержка, — уговаривает он сам себя. — Выдержка и дисциплина!»
Дисциплина для Грача всегда была превыше всего. С первых дней службы он принимал ее не как неизбежное зло — как благо, на котором все стоит в армейской жизни, а теперь и в нем самом.
— Ты исполнительный, далеко пойдешь, — не раз говорили ему еще в училище.
Но в последнее время все трудней становилось быть пунктуально-исполнительным. Он чуть ли не ежедневно получал новые приказы, инструкции, указания и дополнения к указаниям. Одни предписывали отменить усиленную охрану границы, другие — повышать бдительность. Одни требовали решительно пресекать какие-либо нарушения границы, другие указывали на необходимость максимальной выдержки. Стремясь исполнить все в точности, Грач искал и находил «золотую середину», которая, ему казалось, отвечала строгим параграфам и удовлетворяла его самого, своими глазами видевшего положение на границе.
Отмену усиленной охраны он понимал как указание скрыть от соседей эту усиленную охрану. И он увеличивал количество секретов, приказывал по ночам скрытно копать стрелковые и пулеметные ячейки, расчищать секторы обстрела так, чтобы их ось была направлена вдоль нашего берега и обеспечивала внезапный отсекающий огонь.
Днем Грач не таил жизнь заставы: вот мы занимаемся строевой подготовкой, поем песни, шутим с девушками — смотрите соседи, добрые вы там или недобрые, — мы мирные люди. По вечерам на заставе шумно игрался отбой, и пограничники шли спать. Чтобы через час тихо уйти в ночь, в шепчущиеся заросли камышей на границе.
Так Грач понимал и так исполнял приказы и распоряжения последних недель; он искал и находил в них не противоречие, а скрытую логику...
— Сорок шесть человек. С пулеметами, — шепчет Горохов.
— А у нас четыре винтовки. И только восемь гранат.
— И восемь гранат не пустяк...
Над противоположным берегом взлетает красная ракета, высвечивает кровью речной туман, долго трепещет в вышине и падает, волоча за собой дымный хвост. И сразу лодки стали круто разворачиваться к нашему берегу. И на той стороне вдруг забухал крупнокалиберный пулемет. Пули захлестали по дамбе, застонали рикошетами.
Читать дальше