Владимир Печенкин - Поиск-82 - Приключения. Фантастика

В небольшом приволжском городке буйствовало лето. Стоял самый жаркий месяц — июль, и даже по вечерам вместо благодатной прохлады город окутывало тяжелое одеяло нагретого за день воздуха.

В один из таких вечеров в НИИ оптико-физических измерений, что недалеко от центра, находились два человека: вахтер Федорыч и заведующий экспериментальной лабораторией Игорь Витальевич Одинцов. Федорыч, сомлев от жары, меланхолично грыз сушки, запивая их чаем, а Игорь Витальевич сидел в своей лаборатории и лениво листал свежий номер реферативного журнала. Кроме них в институте никого не было. Сотрудники, которых в зимнее время едва ли не силой приходилось выгонять из лабораторий, летом становились чрезвычайно пунктуальными и по окончании рабочего дня моментально исчезали: кто на дачу, кто на реку, кто домой, под спасительный душ.

Одинцова дома никто не ждал. Дочь уехала с группой топографов «за туманом и за запахом тайги», а жена, шокированная вздорным поступком неразумного чада, срочно отбыла в санаторий поправлять пошатнувшееся здоровье. Скучно было Одинцову в опустевшей квартире, и домой он не торопился.

Игорь Витальевич перевернул очередной лист журнала и оживился. Статья под названием «Эффект аномально низкого трения» обещала быть интересной.

И действительно, автор статьи сообщал о необычном эксперименте. В установку для исследования трения поместили брусок молибденита, откачали из камеры воздух и подвергли трущуюся поверхность образца интенсивному облучению ускоренными атомами гелия. Результат был совершенно неожиданным. Судя по показаниям приборов, трение между бруском и подложкой уменьшилось в сотни раз, то есть практически исчезло.

Игорь Витальевич отнесся к статье с недоверием. Слишком неправдоподобными показались ему результаты эксперимента.

— Где-то у них ошибка, — предположил он. — Приборы, наверное, подвели? Впрочем, можно проверить.

Установка для исследования трения в лаборатории имелась, и Одинцов, не откладывая дела в долгий ящик, принялся за работу.

Подготовка к эксперименту прошла гладко. Правда, в лаборатории не оказалось необходимого молибденита, и Игорь Витальевич решил пока что воспользоваться бруском германия.

Оставалось только включить рубильник. Одинцов устало выпрямился. Лишь сейчас заметил он, что за окнами совсем темно. Справедливо рассудив, что утро вечера мудренее, он запер лабораторию, сдал ключи Федорычу и пошел домой.

Федорыч же, стоило Одинцову уйти, забрался на диванчик и сладко задремал.

Проснулся вахтер под утро, от холода. Кряхтя, сполз с диванчика, закрыл форточку и, сунув в рот «беломорину», с досадой обнаружил, что спичечный коробок пуст. Тащиться за спичками в дежурку, в другой конец длиннющего коридора, ему не хотелось. Проще было открыть экспериментальную лабораторию, благо она не опечатывалась, и прикурить от плитки, на которой лаборанты варили кофе.

Так Федорыч и сделал. Он включил плитку, пробрался к распределительному щиту и повернул рукоятку рубильника...

А Игоря Витальевича разбудил звон бьющейся посуды. Звуки доносились из соседней комнаты.

— Воры! — пронеслась беспокойная мысль.

Одинцов шевельнулся, намереваясь вскочить на ноги, и вдруг почувствовал, что неудержимо скользит к краю кровати. Через мгновение он уже лежал на полу.

Подняться Игорю Витальевичу не удалось. Сколько он ни извивался, пытаясь опереться о пол ладонями, руки скользили по паркету, словно по льду, и Одинцов вновь и вновь оказывался в лежачем положении.

— Да что же это такое! — отчаялся он. — Ведь не сплю же я в конце-то концов?

В том, что происходящее не сон, Игорь Витальевич убедился, крепко стукнувшись головой о ножку кровати. Он тотчас оставил попытки подняться, расположился поудобнее на спине и затих, растерянно шаря взглядом по потолку.

Грохот в соседней комнате понемногу прекратился. В наступившей тишине Одинцов услышал какой-то подозрительный шелест. Он поднял голову и обмер.

Прямо на него двигался платяной шкаф. Дверцы его были распахнуты, и с потолка падало белье. Вытянув рукава, белоснежные сорочки медленно скользили по полу к Игорю Витальевичу, словно намереваясь заключить его в свои нейлоновые объятия. Кровать развернулась поперек спальни; не отставая от нее, похожий на огромный розовый цветок, степенно плыл торшер. Было в этой картине что-то завораживающее, и Одинцов оцепенело наблюдал за ожившей вдруг мебелью.