Александр Адабашьян - Транссибирский экспресс

В книге рассказывается о советском разведчике Касымхане Чадьярове, который, действуя в Харбине в 1927 году, сумел предотвратить опасную политическую провокацию японских милитаристов, направленную на подрыв международного авторитета молодого Советского государства.

21 марта 1927 года в Токио шел дождь. Он начался с утра и не прекращался целый день, улицы были пустынны, и водитель «скорой помощи» выжимал из своей машины все, что возможно. Следом мчалась еще одна, такая же, у обеих были включены сирены.

У подъезда госпиталя, под навесом, несколько человек напряженно вглядывались в проем распахнутых ворот, почти совсем скрытых от них дождем. Наконец издалека, приближаясь, донесся вой сирен. Четыре санитара бросились навстречу; пытаясь заглянуть в окна, они бежали рядом с машинами, пока те не остановились. Из первой осторожно вынесли пожилую женщину. Мальчик-санитар не успел вовремя раскрыть зонт, и несколько капель упало женщине на лицо. Она открыла глаза и быстро, бессвязно заговорила. В этом потоке неразборчивых фраз санитары поняли одно слово: «Девочка...»

Со вторыми носилками произошла заминка, и санитары успели вымокнуть до нитки. На носилках, укутанная простыней, лежала девушка. Ее лицо было бледным, а под головой, на успевшей намокнуть под дождем подушке, расплылось пятно крови.

Носилки осторожно поставили на каталку и повезли по кафельному полу к лифту. Несколько сотрудников госпиталя быстро прошли через вестибюль, скрылись за углом коридора, и все стихло.

Через полчаса к подъезду того же госпиталя подъехал черный лимузин. Едва машина остановилась, из нее выскочил небольшого роста изящный молодой человек. Он ловко щелкнул замком зонта и открыл заднюю дверь. Следом из машины тяжело вылез пожилой господин с пергаментным лицом и в сопровождении молодого человека, который прилежно держал зонт над его головой, направился к дверям госпиталя.

— Господин Курода... — с трудом сдерживая волнение, произнес доктор, раскрывший перед приехавшим дверь.

— Где они?

Пожилой господин устало смотрел прямо в глаза доктору, и лицо его казалось совершенно спокойным, если не считать мелко дрожавших губ.

— Супруга в палате. Ей делают переливание крови, — быстро проговорил доктор.

— Дочь? — перебил приехавший.

— Дочь в операционной, господин Курода. Ее ударили чем-то тяжелым, мы принимаем все возможные меры... — В свои слова доктор пытался вложить как можно больше надежды.

— Не надо, доктор, говорите правду.

Доктор посмотрел на носки своих туфель и спокойно сказал:

— У нее перелом основания черепа.

Курода отрешенно кивнул.

— Я хочу их видеть.

В сопровождении секретаря и свиты врачей он шел по коридорам госпиталя. Шаги гулко отдавались в кафельных стенах...

На другой день у загородной резиденции господина Куроды, поблескивая лаком, выстроилось несколько черных машин.

Вилла — приземистое здание в стиле традиционной европейской архитектуры — была окружена парком, и с лестницы парадного входа виднелась вдали серая полоска озера.

В большом, просто обставленном кабинете сидели пятеро. Двое — военные: полковник Сугимори, коротко остриженный, в очках с толстыми стеклами, и майор Мотомура. Остальные — штатские. Рано располневший, но изысканно одетый, крупнейший издатель Кавамото и крохотного роста, почти карлик, господин по фамилии Хаяси. Пятым был сам Курода.

Гости молчали.

Сквозь раскрытые окна было слышно, как кто-то торопливо бежал по дорожке, шурша ракушками. Все невольно прислушались, но шаги неожиданно смолкли. Послышалось сопение, закачалась ветка, и в окно заглянул внук господина Куроды, шестилетний Нарусэ.

Видимо, он не в первый раз так проникал к деду, потому что лицо мальчишки было радостным. Но все его оживление вмиг исчезло, когда он увидел непривычно серьезные глаза деда, обращенные к нему. Остальные четверо тоже смотрели холодно, и Нарусэ растерялся.

Маленький Хаяси изобразил на лице улыбку и милостиво кивнул мальчику, но его улыбка, сам вид господина, ноги которого не доставали до пола, и вся эта угрюмая обстановка в дедовском кабинете испугали Нарусэ. Он спрыгнул с дерева и побежал прочь. Шаги его скоро стихли.