Алистер Маклин - Черный сорокопут. Дьявольский микроб

— Ты говоришь, два охранника пропали? — осторожно переспросила она.

— Пропали в любом смысле слова. Погибли,

— Ты убил их? — прошептала она.

— В определенной степени.

— О Боже, что за повод для острот?

— Простая констатация фактов. — Я взял бидон, взрывчатку, фитили. Пожалуйста, подготовь шифровку побыстрее.

— Странная ты личность, — прошелестела она. ~-Временами ты вызываешь у меня ужас.

— Ясно, ясно, — сказал я. — Мне надо было подставлять этим друзьям поочередно одну щеку и другую — для поцелуев. А заодно и ребрышки — для заклания. Нет уж, не настолько я христианин, чтобы…

Я вынырнул через черный ход, волоча бидон за собой. В профессорском доме все еще горели огни. Я обогнул жилище Хьюэлла и подошел вплотную к баракам в том месте, где тростниковая крыша спускалась почти до земли. Я не собирался сжечь здание дотла. Да это мне и не удалось бы: у каждой хижины стояли чаны с соленой водой — страховка на всякий пожарный случай. Но пылающая смола могла произвести ошеломляющий декоративный эффект. Стараясь не бренчать жестью, медленно, осторожно, я старательно опрыскал крышу горючим, сунул один конец бикфордова шнура в солому, другой — в химический воспламенитель. Высек ножом искорку из кремня. Фитиль воспламенился. И я покинул сцену, прислонив порожний бидон к стене Хьюэлловой избушки.

Я застал Мэри в кровати под покрывалом, из–под которого струился слабый свет. Циновка, открывавшая вид на море, поднялась и опустилась, пропуская меня в комнату. Фонарик под покрывалом тотчас потух. Мэри вынырнула из–под него.

— Джонни?

— Я. Закончила?

— Вот. — Она вручила мне клочок бумаги.

— Спасибо. — Я спрятал шифровку в нагрудный карман и продолжал: Представление начинается минуты через четыре. Когда Визерспун с Хьюэллом выскочат из дома, стой в дверях, испуганно тараща глаза, стыдливо прикрываясь руками и задавая вопросы, приличествующие случаю. Потом повернись к ним спиной и крикш в темноту: пускай, мол, я не трепыхаюсь, происходящее меня не касается. Быстро одевайся. Брюки, носки, блузка. Выбирай одежду потемнее. Не скупись, обнаженное тело в данном спектакле неуместно. Купальник, что и говорить, был бы уместней. Но не стоит в ночное время искушать тигровых акул аппетитным зрелищем женской кожи. Отстегни канистры с противоакульим репеллен–том от спасательных поясов и прикрепи…

— Мы уплываем? — перебила меня она. — Зачем?

— Чтоб спастись. Две канистры и по одному поясу…

— Но, Джонни, как же твоя рука? И потом — эти акулы?

— На кой покойнику эта рука? — мрачно проговорил я. — А кроме того, любая акула предпочтительнее Хьюэлла. Две минуты. Я пошел.

— Джонни!

— Что такое? — спросил я с раздражением.

— Будь осторожен, Джонни!

— Прости меня. — Я коснулся впотьмах ее щеки. — Я грубоват, верно?

— «Грубоват» слишком мягкое слово. — Она прижала мою руку к своей щеке. — Возвращайся, вот и все.

Итак, я вновь прижимаюсь лицом к щелям профессорского дома. Сам профессор и Хьюэлл продолжают обсуждать детали своего второго фронта. Конференция, судя по всему, идет успешно. В данный момент профессор страстным шепотом излагает свою точку зрения, время от времени тыча пальцем в карту, по–моему, Тихого океана. На каменную физиономию Хьюэлла иногда наползает ледяная улыбочка. Они поглощены делом — не настолько, впрочем, чтоб позабыть о пиве. На них пиво, кажется, не действует. Зато на меня — да. Я вдруг осознаю, что в глотке моей першит от сухости. В общем, я стою без движения, мечтая о двух вещах: о пиве и пистолете. Пиво — чтоб покончить с жаждой. Пистолет — чтоб покончить с Хьюэллом и Визерспуном. Бедняга Бентолл, думаю я, что Другим дается запросто, то для него проблема. Стоит ему чего пожелать — тотчас оно делается недосягаемым. Я в корне не прав, в чем убеждаюсь незамедлительно: не прошло и тридцати секунд, а одно из моих пожеланий исполняется.

Китайчонок входит в комнату со свежим провиантом для двух стратегов, и вдруг черный квадрат окна у Хьюэлла за спиной утрачивает свою черноту. Яркий желтый сполох озаряет ночь. Через пять секунд желтые тона сменяются оранжево–красными, пламя вздымается на пятнадцать, а то и двадцать футов. Бензин и солома, оказывается, дают в сочетании превосходную горючую смесь.

Китайчонок и профессор осознают происходящее мгновенно. Если учесть, сколько алкоголя влил в себя старикан, его реакция представляется просто блистательной. Он кидает реплику, не имеющую ничего общего с его обычными «милый мой» или «Господи благослови», опрокидывает стул и уносится со скоростью ракеты прочь. Китайчонок срывается с места еще быстрее, но теряет пару мгновений на то, чтоб швырнуть поднос на письменный стол, и сталкивается в дверях с Визерспу–ном. После заминки на выходе, сопровождаемой непарламентскими выражениями профессора, оба исчезают. Хьюэлл топает по пятам за ними.