Алистер Маклин - Черный сорокопут. Дьявольский микроб

Что правда, то правда. Сна я не добрал, острых ощущений перебрал, и голова в результате работает со скрипом. Но и без великих интеллектуальных озарений ясно, что капитан Флекк не собирается отправлять нас в Сидней самолетом австралийского рейса КLМ. Я пытаюсь заговорить, но Флекк отстраняет меня пренебрежительным жестом. Освещает карманным фонариком чемоданы, для которых Кришна отыскалтаки лужу погрязнее. Флекк прихватывает пару чемоданов, дружелюбным кивком приглашая меня следовать его примеру и его маршруту. Рабат без всякого дружелюбия поддерживает волеизъявление начальства тычком в бок. Честно говоря, этот Рабат со своим двенадцатым калибром и гнусными манерами сидит у меня в печенках. Флекк явно перекормил его ссылками на американские триллеры.

То ли Флекк обладал кошачьей способностью видеть в потемках, то ли держал перед мысленным взором подробную карту местности со всеми тросами, канатами, тумбами и булыжниками, но нам не пришлось долго плутать, и упал я всего раз пять, не болыяе. Но вот он замедлил ход, повернул направо и двинулся по каменным ступенькам вниз. Без излишней поспешности сперва включил фонарик, за что я ему мысленно выразил искреннюю признательность: покрытые тиной ступеньки без перил доверия не внушали. Каюсь, было у меня искушение уронить Флекку на макушку чемодан. Экспериментально проверить его реакцию на закон всемирного тяготения. Но я подавил сей порыв по двум причинам: во–первых, два дула по–прежнему сверлят мне спину. А во–вторых, свыкшиеся с темнотой глаза мои уже различают смутный контур судна у подножия лестницы. Ну, допустим, собьешь его с ног, максимальный ущерб потерпевшего минимален — пара царапин. А моральный — максимален. По самолюбию Флекка будет нанесен удар, после которого он мигом сменит милостивый тон на гнев, дружелюбие — на мстительность. Кстати, выстрелив, он не промахнется. Такие стреляют наверняка.

Я покрепче сжал чемоданные ручки и продолжил нисхождение по скользким ступеням с настороженностью Даниила в приятном обществе спящих львов. Кстати, разница не столь уж велика. Разве что львы в данном случае на полную катушку бодрствуют… Через пару секунд Мэри Гопман и оба индуса были на причале рядом со мной.

Сейчас от морской глади нас отделяло едва ли футов восемь. Я все таращился на судно, пытаясь определить его тип и размеры. Но небо, затянутое тучами, было невыгодным фоном. Мои наблюдения сложились приблизительно в такой черновой набросок. Судно широкое, длина — футов семьдесят, ну, двадцатью больше или меныле. И мачты — то ли две, то ли три. Вдруг дверь палубной надстройки распахнулась, яркий свет, хлынувший наружу из помещения, буквально ослепил меня.

Длинная тощая фигура быстро пересекла освещенный прямоугольник. Дверь тотчас закрылась.

— Ну как, босс, порядок? — В Австралии я не бывал, но австралийцев встречал изрядно. В данном случае акцент неоспоримо изобличал австралийца.

— Порядок. Они у нас в руках. И поосторожней с этим треклятым освещением. Мы загружаемся.

Посадка прошла без приключений. Палуба корабля плотро прижата к причалу. Тридцать дюймов вниз — и ты на палубе. На деревянной, дощатой, а не стальной. Это я засек сразу.

Когда все забрались на судно, капитан Флекк спросил:

— Готовы мы к приему гостей, Генри? — В голосе слышалось облегчение: слава, мол, Богу, рискованная кампания позади.

— Каюты готовы, босс, — ответствовал Генри мерзким грубым голосом. Показать им?

— А что, покажи. Я буду у себя. Повидаемся позже. И пожалуйста, без фокусов!

Генри направился к корме, мы — за ним, за нами — конвойные. Когда палубная надстройка осталась позади, он осветил фонариком крышку люка. Нагнулся, убрал болт, открыл люк, направил луч в зияющую дыру.

— Спускайтесь.

Я, отсчитывая ступеньку за ступенькой на отвесной стальной лестнице, иду первым. Сразу за мной — Мэри Гопман. Считаю: раз, два… Десять ступеней. Едва светлая головка Мэри оказывается на уровне палубы, люк захлопывается. Слышен скрежет задвижки. Еще две–три ступеньки вниз — и пора осмотреться.

Отвратительный каземат, непроглядно темная тюрьма. Впрочем, зачем сгущать краски? Тусклый светлячок пробивается сверху, сквозь щели люка, ведь в рубке на палубе горит лампа. Так что определиться в пространстве можно без помощи рук и передвигаться — без тросточки. Но все равно гнуснейшая резиденция, равных в мире не сыщешь. И вонища жуткая. Бубонная чума, а не запах. Разит — аж небесам тошно.