Юрий Яровой - Высщей категории трудности

А теперь я разделаюсь с Сашенькой. Нет, меня слух не обманул: и на этот раз «даешь вундервунда Броню!» он кричал громче всех. Не спасут тебя, Саша — Маша, ни твои невинно голубые глаза, ни твои соловьиные речи. Знаю я теперь твое благородство! Твой вопль «даешь вундервунда!» я не забуду до конца похода!

Если бы я был королем, я бы назначил трубадуром Сашу Южина. Не своим, конечно, а нашего доблестного командира. Саша не признает поговорки «не поминай имя бога всуе» и почти каждую фразу начинает с прославления подвигов Глеба: «А вот Глеб…» и так далее.

И еще наш Саша обожает говорить о романтике. Как, например, сейчас:

— «Ненаселенка» — это мужество и романтика. Трескучий мороз, обледеневшие бахилы на ногах, которые досточтимый Николай Гаврилович Норкин презрительно зовет чунями, раскаленная посреди палатки печка, от которой всегда пахнет паленой шерстью, и страшно холодные спальные мешки. И две недели — ни единой души. Да здравствует «ненаселенка!»

Обычно Саша смущается и краснеет. А сейчас он прямо Цицерон. Разница лишь в том, что Цицерон произносил свои речи с трибуны и целому сенату, а Саша — с верхней полки и одному — единственному Васе Постырю. Вася слушает. Он еще не знает, что Саша о романтике может говорить по пять часов кряду.

— А вечером, — продолжает с жаром Саша, — когда от усталости голова не держится на плечах, снова работай: руби — пили сухостой, ломай еловый лапник, растягивай окаменевшую палатку…

— А зачем ты голову берешь в поход? — ехидно интересуется Вася. — Оставил бы дома, глядишь — не потерял… — Такие реплики на Сашу действуют, как ушат холодной воды. Он мгновенно краснеет и молит о пощаде:

— Да? Думаешь, потеряю?

Вася тоже смущен. Но совсем по другой причине. В нашей «восьмерке» он новичок, еще не освоился. Мы даже не знали, что он черноусый.

Вася ждал нас на перроне, небрежно опершись плечом о киоск. Он был прекрасен. Одет просто сказочно: грязно — белая штормовка, шея обмотана красным шарфом, а в довершение ансамбля — синяя фетровая шляпа.

У ног Васи лежал рюкзак, и не какой — нибудь, а настоящий абалаковский, с толстыми, подшитыми войлоком лямками. Рядом стояла пара лыж с отличными горными замками. В руках Постыря была темно — вишневая гитара. Я думаю, что он нас не просто ждал, а готовился к дипломатическому представительству. Поглядывал на станционные часы, вздыхал от нетерпения и вполголоса, чтобы не привлечь внимания милиции, напевал: «Мой костер в тумане светит…»

Окончательно мы познакомились уже в вагоне. Вася каждому жал руку обеими большими шершавыми ладонями, потом в полупоклоне, копируя Раджа Капура, прижимал ладони к сердцу. Когда очередь дошла до Васенки, Вася сорвал с головы свое «воронье гнездо», обмел им по — мушкетерски снег с ботинок и пропел фистулой: «Любви все возрасты покорны…».

Васенка не смутилась, и во всеуслышание заявила, что Вася — пижон. Вы думаете, Вася покраснел? Ничего подобного! Он вторично обмел шляпой снег с ботинок: «Пижон? Вы мне льстите. Всю жизнь мечтал об искреннем комплименте…» Кого еще из славных соратников я должен отразить в летописи? Наш начальник «персона грата», критике не подлежит, Васенка выразила мне по поводу избрания на пост вундервунда сочувствие — пусть живет с миром… А, юный муж Шакунов! Я видел, как злорадно поблескивали твои очки, когда ты вздевал свою длань при голосовании! Ну, держись…

Во — первых, что такое Шакунов? Сказать, что это ходячий анахронизм — значит сказать полправды. Женатый анахронизм — звучит вульгарно, но тем не менее это уже ближе к истине.

Еще полгода назад — всего жалких полгода! — мой лучший друг Шакунов убеждал меня отречься от всех соблазнов мирских и углубляться только в науку. «Танцы? Возврат в третичную эпоху. Вечеринка? Наживешь цирроз печени и расстройство желудка. Женщины? Если тебе дорога свобода — обойди женщину стороной». Такова была философская концепция моего лучшего друга. И что же мы видим теперь? Этот женатый анахронизм сидит у окна, повесив голову, и явно тоскует о своей младой супруге. А Люсия поет:

Расцвела сирень в моем садочке,

Ты пришла в сиреневом платочке…

Честное слово, глядя на эту симпатичную курносую певичку, с торчащими из — под шапочки косичками, никогда не подумаешь, что в ее облике замаскировался сам дьявол! Клянусь вам честью вундервунда! Вспомните хотя бы вчерашний день!

На укладку рюков я немного запоздал. Из — за трамвая, конечно. И тем не менее меня встретили диким воплем;