Юрий Яровой - Высщей категории трудности

— Из Бинсая я. Чай еще у вас пил…

— Вот давайте еще раз посмотрим карту, — сказал Турченко. — Товарищ Бабин подтверждает наличие избушки.

Саше дали карту. Ту самую, где он вчера рисовал треугольник избушки. Треугольник был стерт.

— Вчера вы ошиблись, — сказал полковник. — Летчики и отряд спасателей на этом месте ничего не обнаружили. Товарищ Бабин сейчас вам расскажет, как добираться до его избушки, а вы попытайтесь отыскать место избушки на карте.

Саша с Бабиным с одинаковым недоумением поглядели друг на друга, и Бабин начал подробно перечислять все повороты Соронги, все хребтики, скалы и притоки, которые он встречал, когда ездил охотиться в верховья реки, к Раупу… Точно так же две недели назад перед Бабиным сидел Глеб и искал на карте место, где находилась избушка этого бородача.

Карандаш плавал по Соронге, тыкался в протоки, и вдруг Саша отчетливо вспомнил слово, написанное рукой Глеба: «продукты». Больше Саша не сомневался, — он нашел ту самую точку, которую две недели назад нанес на карту Глеб.

— Где? — тотчас склонился над картой полковник, сравнил точку с заметками в своем блокноте и кивнул головой: данные совпали.

Полковник взял карту и схватился за телефон.

— Аэродром? Дежурный? Говорит полковник Кротов. Объявите по громкой связи: командирам вертолетов немедленно вылететь на север. Координаты посадки: квадрат «Д–5», километр от впадения притока в Соронгу. Посадку делает Проданин, Кравцов страхует в воздухе. Капитану Проданину захватить с собой врача и медикаменты. С вертолетами поддерживать беспрерывную связь.

Полковник опустил трубку, подумал секунду и снова поднес микрофон ко рту:

— Передайте: посадку делать при ветре и облачности не выше… не выше… Пусть сами решают на месте.

А через полтора часа радист Кожарского аэродрома принял радиограмму: «Кожар, штаб. Докладываю: снял всех шестерых. Оказана первая помощь. Иду курс на Кожар. Проданин».

— Когда Проданин сообщил, что ребята живы? — спросил я.

— Около двенадцати.

Да, время почти совпало. Как раз в это время Новиков предположил, что группу в ночь с пятого на шестое сорвала в ураган Васенина. Он передал дневник мне, встал и выглянул из палатки. Небо обрушилось на наш лагерь сплошным потоком снега. Снег заглушал все звуки, тишина была осязаемая, как вата, как стена.

— Ну, и погодка, — сказал он, вернувшись к печке. — Могу выразить искреннее сожаление товарищу Воронову. Боюсь, что его безрассудное решение послать капитана и самого себя в ущелье кончится весьма плачевно.

Новиков тяжело опустился на чурбак. Меня оклчкнул Жора — радист. Связь со спасательными отрядами? Нет, еще не время.

— Пиши, — кричал Жора. — Быстрей пиши!.. «Всем., всем… коротковолновикам… уральской зоны… точка. Примите… и повторите… на волне… 27 целых… пять сотых метра… точка. Позывные… «Рауп»…

Наши позывные? Кто нас ищет? Штаб? Но время… «Морзянка» запищала опять.

— Пиши: «18 февраля… в охотничьей… избушке… найдены… шесть туристов… из группы… Сосновского… точка. Все шестеро… живы и сняты… вертолетом точка. Командирам… спасательных… отрядов прекратить… поиски… немедленно покинуть… зону… урагана… точка. Всем… всем…»

Сосновцев я так и не увидел. Сразу с аэродрома их перевезли в больницу. Только на второй день к ним пустили родных, а еще через день — Новикова. Но я в это время был уже в редакции. Я начал работать над большим очерком. Я хотел рассказать о событиях, свидетелем которых был, о мужественной группе туристов, о героической гибели Глеба Сосновского. Очерк «Отдай сердце людям» был напечатан в конце февраля. А в начале марта в редакцию зашел Воронов. От него я узнал, что по делу Сосновского было вынесено «обвинительное» заключение. Правда, позже эпитет «обвинительное», исчез, зато само заключение было принято в качестве официального документа комиссии «по расследованию обстоятельств гибели командира туристской группы физико — технического института Г. Сосновского».

— В чем же он обвиняется?

Воронов усмехнулся:

— Новиков на эту тему дал такое разьяснение: «Мы его не обвиняем, а ставим ему в вину…» Следствие, а вслед за ним и комиссия поставили Глебу в вину две веши: раскол группы и уход в одиночку.

Я был совершенно ошеломлен:

— Как же это понять? А разве уход в одиночку попадает под какой — нибудь закон?

— Формально говоря — да. Не под уголовный, конечно, а под туристский. Вообще — то и уход в одиночку, и раскол группы — одно и то же. Точнее, один поступок, попадающий под действие двух параграфов инструкции о походах высшей категории трудности. Но дело не в этом. Ты не думал, почему он ушел из группы?