Юрий Гулин - Пять из шести

Майор Максимов

Пока Екатерина Вяземская врастала в рагвайскую почву, Катя Остроухова осваивала в Москве архивное дело. По возвращении на Родину ее, до окончания операции "Буря в пустыне" спрятали в тихом подмосковном профилактории. Но после того как ее героическая сестра едва вырвавшись из объятий "Бури" тут же закружилась в вихре "Латинского танго", вопрос о Катиной судьбе пришлось ставить на ребро. Оставаться и дальше Катей Остроуховой она не могла, поскольку это создавало угрозу разоблачения – пусть и весьма призрачную – нашего агента в Рагвае. Было рассмотрено несколько вариантов решения проблемы, включая весьма жесткие, но, в конечном итоге, остановились на самом щадящем – все-таки не 37-ой год! По новой легенде капитан Остроухова по возвращении из командировки совершенно охладела к оперативной работе и попросила направить ее для дальнейшего прохождения службы в архив. Непосвященные в суть вещей коллеги немного посудачили о том пыльном мешке, которым отоварили по голове их боевую подругу в далекой арабской стране, на том и успокоились. Зато товарищи посвященные только диву давались, насколько версия о мешке совпала с реальностью – с учетом поправки: по чьей голове пришелся удар. Катя Остроухова настолько насытилась арабскими приключениями, что ей даже не пришлось сильно стараться, чтобы вписаться в легенду. Став де-факто Машей, Катя без сожаления отказалась от своего прошлого. Теперь ей нравилась тихая размеренная жизнь в стороне от обманчивых огней ночных клубов и взглядов похотливых самцов. Разоблачения Катя не боялась: мама к этому времени уже ушла из жизни, а отец не различал близняшек с рождения. В Москве "Латинское танго" очень даже вытанцовывалось, чего нельзя было сказать о той стороне Земли…

Полковник в отставке Муромов

В молодые годы жизнь сделала меня участником героической драмы, теперь предлагает попробовать силы в фарсе. Я говорю это с улыбкой, пусть и грустной, потому что в любой правде всегда есть доля шутки.

11 сентября 1973 года старший лейтенант Миша Муромов в составе горстки отчаянных храбрецов пробивался из занятого мятежниками дворца "Ла Монеда". Президент Альенде погиб, так и не выпустив из рук автомата, защищать стало некого. Зато стало чего спасать – наши собственные жизни. И мы бежали, пробивая себе дорогу тараном из свинцовых пуль. Мне повезло. Я оказался среди тех немногих, кому удалось покинуть не только пылающий дворец, но и залитый кровью Сантьяго. Несколько месяцев мытарств и советский военный советник Муромов возвратился в Москву.

Минуло два года, и телефон капитана Муромова перестал отвечать на звонки друзей. Зато, вскоре, в одной из латиноамериканских стран объявился "амиго Мигель". В течение последующих десяти лет он перемещался из отряда в отряд, из страны в страну, помогая местным товарищам осваивать военное дело. И все эти годы за ним безуспешно охотились агенты ЦРУ. Вернее, безуспешно охотились первые восемь лет, а потом у Мигеля стала гореть земля под ногами. Дело в том, что среди агентов американских спецслужб появился некий Майкл Крейси, у которого к Мигелю-Муромову помимо чисто служебного интереса был еще и свой личный счет. Я, конечно, не помнил этого эпизода, таких в тот день были десятки, если не сотни. Но кинопленка – и было же у них время снимать! – четко зафиксировала, что именно из моего автомата вырвалась в день штурма дворца "Ла Монеда" та пуля, что перебила позвоночник старшему брату Майкла Крейси Джону, навсегда приковав его к инвалидной коляске. Так что у заокеанского тезки были все основания искать встречи со мной с удвоенной энергией. Майкл, надо отдать ему должное, оказался парнем не только упрямым, но и способным. Мы таки встретились. И даже видели глаза друг друга. А потом я исчез. Смылся, испарился, растворился в воздухе. А вместе со мной исчез и "амиго Мигель". Когда раздосадованный Крейси понял, что я сошел с партизанской тропы, полковник Муромов был уже далеко. Место резидента советской разведки в стране, занимающей почти весь юго-восток континента, показалось мне достойной наградой за годы лишений и боев. Передо мной не ставили сверхзадач. У Советского Союза не было в этом уголке земного шара стратегических интересов, и резидент тут нужен был скорее на всякий случай, чем в виду острой необходимости. Легенда позволяла мне жить на широкую ногу, я даже обзавелся семьей, женившись на вдове с двумя детьми. Я все реже думал о возвращении на Родину и на полном серьезе готовился встретить старость, а потом и смерть во вполне комфортабельных условиях. А потом на Родине случилась Перестройка. Я с нарастающей тревогой следил за сообщениями с другой стороны Земли, плохо понимая, что могут принести происходящие перемены самой стране, но достаточно отчетливо осознавая, что мне они не принесут ничего хорошего. Когда некий генерал, даже не сняв в парадной формы гэбэшных эмблем, резко записался в демократы, преподнеся своим бывшим противникам в качестве вступительного взноса список советских резидентов, среди которых оказался и я, у меня уже давно был собран "тревожный" чемодан. Москва – остались значит еще чекисты – предупредила меня о провале буквально перед самым арестом. Я успел уйти, разминувшись со спешащими по мою душу контрразведчикам буквально в шаге от дома. Мне даже показалось, что я увидел за стеклом одной из машин Майкла Крейси. Но им, как и моей безутешной теперь уже дважды вдове, досталась только оставленная на столе в кабинете предсмертная записка, в которой было много соплей и мало конкретики. А потом, как водится, сбитое ограждение и свидетели, видевшие как автомобиль, упав с внушительной высоты, канул в бурном потоке. Искореженные остатки машины потом нашли много ниже по течению, трупа в кабине не оказалось. Контрразведку мой трюк, конечно, не обманул, но семью от неприятностей избавил.