Джеймс Кервуд - Казан

Наутро лицо старика еще больше осунулось, глаза покраснели. Но кашель, уже не такой громкий и раздирающий, был похож на свист или хрип, будто в груди у него что-то сломалось. Пока Джоанна не выходила из палатки, Пьер часто хватался руками за горло.

Джоанна побледнела, когда заметила, как выглядит отец. Беспокойство в ее глазах сменилось страхом. Она бросилась к отцу на шею, а он рассмеялся и успокоил ее:

— Я сегодня совсем не так сильно кашляю. Уже проходит. Разве ты не знаешь, милая, — от кашля всегда слабеешь и глаза краснеют.

Совсем рассвело. День наступал холодный, мрачный, темный. До ночи Казан вместе со стариком тащил сани, а Джоанна шла сзади по колее. Рана больше не беспокоила Казана, он тянул со всей своей прежней силой. Старик ни разу не подстегнул его, а лишь похлопывал рукой по голове и спине. Становилось все темнее, в верхушках деревьев уже начинала завывать метель.

Темнота и надвигающаяся метель не заставили Пьера разбить лагерь.

— Мы должны добраться до реки, — повторял он снова и снова. — Мы должны добраться до реки… Должны добраться…

И он все подгонял Казана, но его собственные силы уже иссякали.

Когда в полдень Пьер сделал привал и развел огонь, повалил снег. Он падал сплошной белой лавиной, и на расстоянии пятидесяти шагов не было видно стволов деревьев. Пьер посмеивался, глядя, как Джоанна ежится и прижимается к нему вместе с ребенком. Они отдыхали только час, а потом Пьер снова запряг Казана и снова обвязал постромки вокруг своих плеч. Кругом царил безмолвный сумрак, почти как ночью. Пьер шел с компасом в руке, и наконец, уже к вечеру, они вышли к просвету в лесной чаще. Перед ними расстилалась равнина, и Пьер радостно указал на нее рукой.

— Река там, Джоанна, — проговорил он слабым, хриплым голосом. — Теперь можем сделать привал и переждать, пока уляжется метель.

Под густыми ветвями елок он установил палатку и принялся собирать хворост. Джоанна помогала отцу. Как только они напились кофе и поужинали мясом и поджаренным хлебом, Джоанна вошла в палатку. Без сил упала она на свою мягкую постель из ветвей пихты, завернулась вместе с девочкой в шкуры и одеяла. Сегодня она совсем не разговаривала с Казаном. А Пьер был рад, что она слишком утомилась и не осталась посидеть и поговорить у костра. И все же…

Внимательные глаза Казана заметили, как Пьер неожиданно вздрогнул. Потом встал с саней, подошел к палатке. Приподняв входной полог, он просунул внутрь голову и спросил:

— Ты спишь, Джоанна?

— Засыпаю, отец. Приходи и ты поскорее.

— Вот только докурю. Удобно тебе?

— Да. Я так устала! И спать очень хочется.

Пьер тихо засмеялся. Он держался руками за горло.

— Мы уже почти дома, Джоанна. Ты узнаешь нашу реку, Литл-Бивер? Если б даже мне пришлось оставить тебя сегодня одну, ты все равно смогла бы добраться до нашей хижины. Осталось всего сорок миль. Ты меня слышишь, Джоанна?

— Да, да, я знаю…

— Сорок миль, прямо вниз по реке. Тут не заблудишься. Надо только остерегаться полыньи.

— Отчего ты не идешь спать, отец? Ты же устал и совсем болен.

— Сейчас, только докурю, — снова сказал Пьер. — Джоанна, ты напомнишь мне завтра про полыньи? А то я могу забыть. Их легко различить, потому что снег и наст над ними белее и они пористые, напоминают губку. Не забудь… про полыньи…

— Хорошо…

Пьер, пошатываясь, вернулся к костру.

— Спокойной ночи, дружок, — сказал он Казану. — Пожалуй, пойду спать к моим малышкам. Еще два дня… Сорок миль… Два дня…

Казан наблюдал за ним. Изо всех сил он потянул цепь, и ошейник так сжал ему горло, что у него перехватило дыхание. Лапы и спина его подрагивали. В палатке, куда вошел Рэдиссон, спали Джоанна и ее ребенок. Казан знал, что Пьер не обидит их, но он предпочитал, чтобы старик оставался здесь, у костра, чтобы можно было лежать и следить за ним глазами.

В палатке было совсем тихо. Ближе, чем обычно, раздался зов Серой Волчицы. С каждой ночью она начинала выть все раньше и подходила все ближе к стоянке. Казану очень хотелось, чтобы она была рядом с ним в эту ночь, но он даже не заскулил в ответ. Он не смел нарушить странную тишину, царившую в лагере. Он долго лежал неподвижно, разбитый и усталый после дневного пути, но заснуть не мог. Пламя костра почти погасло, ветер в верхушках деревьев затих. Густые серые тучи стали уползать куда-то вдаль, будто с неба стягивали тяжелое покрывало. Опять засияли белым металлическим светом звезды. Мороз быстро крепчал.