Джеймс Кервуд - Филипп Стил

Филипп соскочил с велосипеда и подал Биллингеру руку:

— Я Стил, Филипп Стил из конной стражи.

— А я — Биллингер, — сказал мужчина. Филипп заметил, что его рука порезана и окровавлена.

— Я получил извещение о вашем приезде, а также инструкции из управления быть в вашем распоряжении. У аппарата сидит моя жена. Я напал на след, и у меня есть две лошади. Но я не знаю, сможете ли вы выдержать это зрелище. Ужасно. Два часа назад с того места, где вы сей час стоите, были слышны стоны раненых.

Миловидная молодая женщина появилась на пороге, и Биллингер подбежал к ней.

— Ну, будь здорова, — сказал он ей, заключая ее в мощные объятия. — Следи за аппаратом.

Он продолжал говорить, садясь на лошадь.

— Это было ограбление… — Лошади побежали быстрой рысью. — В поезде везли двести тысяч долларов наличными, и они исчезли. Сегодня утром я нашел след злоумышленников, и он ведет на север. Негодяи хотят скрыться в Гиблом месте. Так мы называем горную цепь за Койотом, милях в двадцати отсюда. Я полагаю, вы должны поторопиться.

— Да, — сказал Филипп, — сколько их человек?

— Четверо, а может больше.

Биллингер перевел лошадь на галоп. Не отставая, Филипп начал разглядывать своего спутника. Он вспомнил основное правило Мак-Грегора: приглядываться к людям и изучать их.

Биллингер был без шляпы. Его песочные волосы были коротко острижены, а усы торчали в обе стороны, точно рога. Рубашка была изодрана, один рукав был оторван начисто, и на предплечье виднелась глубокая царапина. Филипп понял, что он как следует поработал на месте преступления. В эту поездку он снарядился основательно. Тяжелый кольт висел у него на поясе, а к луке седла был приторочен карабин. И в том, как он сидел в седле, и в его воинственном виде было что-то такое, что удовлетворяло Филиппа. Такой человек сумеет использовать и револьвер, и карабин. Филипп почувствовал к нему доверие, и так они ехали некоторое время рядом. По дороге им попался холм. Биллингер поднялся на его вершину и указал на ложбину, находящуюся на расстоянии четверти мили от них.

— Мы зря потеряем время, если станем спускаться туда, — сказал он, — а пользы от этого никакой. Видите вон ту штуку на реке, похожую на полузатонувший плот? Это крыша пассажирского вагона. Он прямо перекувырнулся в воду. Проводник, он уцелел чудом, говорит, что в нем было двадцать пассажиров. Мы стояли на берегу и ничем не могли помочь, а те там умирали, как крысы в клетке. Другой пассажирский вагон сгорел, а вон та куча обломков — это все, что осталось от пульмановского вагона и от багажного. Вдоль по полотну лежит двадцать семь трупов и множество раненых. Ох, господи, послушайте.

Он содрогнулся, и Филипп содрогнулся тоже, услышав протяжный мучительный стон оттуда, снизу.

— Мы зря потеряем время, если спустимся, — повторил агент.

— Да, мы зря потеряем время, — подтвердил Филипп. Кровь клокотала в его жилах, когда он перевел взгляд на лицо Биллингера. Каждый фибр его тела жаждал борьбы, и когда он увидел в глазах Биллингера тот же огонь борьбы, он стремительно протянул ему руку.

— Мы поймаем их, Биллингер, — крикнул он. — Клянусь вам, мы поймаем их.

Рукопожатие англичанина было сокрушительно. Зубы его на мгновение сверкнули под усами, он пришпорил лошадь и рысью спустился с холма. Через пять минут холм исчез из их поля зрения. Биллингер внезапно придержал своего коня и указал на свежие отпечатки копыт на мягкой почве прерии. Филипп соскочил с лошади и начал рассматривать следы.

— Их пятеро, Биллингер, — сказал он коротко. — И все неслись галопом, кроме одного. — Он поднял голову и вдруг увидел, что Биллингер свесился с седла и рассматривает какой-то предмет, лежащий у самого копыта его лошади.

— Что это там? — спросил он. — Никак платок?

Филипп поднял маленький платочек из тонкого батиста с кружевами, смятый и испачканный грязью, и расправил его.

— Да, женский платок. Каким образом…

Он внезапно замолчал, увидев, с каким видом Биллингер протянул руку к платку. Квадратные челюсти англичанина были сжаты, как стальные тиски, но руки его почему-то дрожали.

— Женщина в шайке, — рассмеялся он, когда Филипп вскочил в седло.

Они поехали дальше. Биллингер не спускал глаз с кусочка батиста с кружевами. Через несколько минут он отдал его Филиппу, который ехал бок о бок с ним.

— Вчера ночью случилось нечто такое, что я не могу понять, — сказал он, глядя прямо перед собой. — Я ничего не сказал жене. Я никому ничего не говорил. Но вы должны кое-что понимать в этих делах. Чрезвычайно интересное происшествие и сильно подействовавшее мне на нервы. — Он вытер лицо грязной тряпкой, которую извлек из заднего кармана брюк. — Мы работали, как бешеные, стараясь извлечь живых из-под обломков. Мертвых мы временно не трогали. Работая, я залез под обломки спального вагона, мне показалось, что оттуда донесся крик, и я полз, освещая себе дорогу фонарем. Каретка вагона поднялась кверху на четыре-пять футов. Я был без шапки, передвигался на четвереньках. От фонаря было светло, как днем. Сначала я ничего не заметил и начал прислушиваться, как вдруг почувствовал, что меня касается сверху что-то легкое и мягкое. Я поднял голову и… — Биллингер снова отер лицо, по которому расползлись полосы грязи, — … я увидел стиснутую обломками исковерканного железа и дерева женщину, — продолжал он. — В жизни моей я не видел такой красавицы. Ее руки простирались ко мне, ее голова была несколько повернута в сторону, но тем не менее она смотрела на меня.