Джеймс Кервуд - Филипп Стил

Он вновь пустился в путь, стараясь сосредоточить свои мысли на чем-нибудь другом. В семи-восьми милях к юго-западу находилась хижина Жана Пьеро, метиса, у которого имелись сани и собаки. Он предложит Жану сопровождать его вместо Бека Номи, ибо, судя по прощальным словам этого господина, можно было с уверенностью сказать, что он едва ли пожелает порвать связь с конной стражей обычным, официальным путем. А потом… Он пожал плечами, подумав о тех четырнадцати месяцах, что оставались до истечения его служебного контракта. До сих пор его служба в конной страже ни на минуту не казалась ему монотонной. Борьба, действительность, преодоление препятствий всегда казались ему солью жизни, и он всячески старался избавиться от власти иных настроений, охвативших его, когда он впервые прочел благоуханное письмо миссис Беккер. «Ты сумасшедший, — говорил он себе, — ты такой же сумасшедший, как Бек Номи, что ты, Филипп Стил, позволяешь замужней женщине так завладеть собой!»

Было уже около двенадцати часов, когда он подошел к бревенчатой хижине Пьеро, но в хижине метиса все еще мерцал огонек. Филипп скинул лыжи и постучал в дверь. Пьеро мгновенно открыл ее, отступил на шаг и удивленно уставился на белую фигуру, возникшую из мрака и бури.

— Это вы… мсье Филипп?

Филипп протянул ему руку и огляделся вокруг. В хижине произошла какая-то перемена с тех пор, как он был в ней последний раз. У Пьеро одна рука была на перевязи, щеки его ввалились и побледнели, темные глаза потеряли свой обычный блеск и запали.

Маленький домик казался запущенным и заброшенным, и Филипп спросил себя, куда делись розовощекая, черноволосая жена Пьеро и полудюжина его детей.

— Это вы, мсье Филипп! — вновь воскликнул он с сияющим от восторга лицом. — Поздно вы, однако. Вы голодный?

— Я ужинал, — ответил Филипп. — Я прямо с озера Бен. Но что тут стряслось, старина? — Он указал на пораненную руку Пьеро и вновь обвел вопросительным взглядом комнату.

— А Иола, моя жена, в Черчилле, по ту сторону залива, — простонал Жан. — И дети тоже там. Вы ничего не слыхали на озере Бен? Иола заболела, очень сильно заболела какой-то странной болезнью, которую лечат ножом, мсье Филипп. И я повез ее к доктору в Черчилл, и он резал ее, а теперь она выздоравливает и скоро будет дома. Она взяла с собой детей. Она сказала, что они будут помогать ей думать о Жане, об охотнике Жане. А она далеко, ужас но далеко, и завтра будет ровно две недели, как я не вижу моей Иолы.

— Вы были с ней в форте Черчилле? — спросил Филипп, складывая мешок и куртку.

— Да, — сказал Жан, переходя на французский язык. — Я находился там с ноября. Неужели вам не говорили ничего на озере Бен?

— Нет, ничего. Да я был там всего несколько часов. Слушайте, — он прочистил трубку и начал набивать ее, повернувшись спиной к очагу. — Вы видели в форте Черчилле приехавших иностранцев? Они приехали на пароходе из Лондона, и среди них была женщина…

На лице Пьеро вспыхнул румянец внезапного оживления.

— Ах, ангел, — воскликнул он. — Моя Иола звала ее ангелом, мсье. Смотрите. — Он указал на свою перевязанную руку. — Это сделала одна из моих индейских собак, и когда я вскочил на ноги — это происходило перед самым компанейским складом — и кровь хлынула из прокушенной руки, я увидел ее. Она стояла вся белая, охваченная ужасом. А потом она вскрикнула и подбежала ко мне, сорвала что-то с шеи и перевязала мне руку. А потом она проводила меня в мою хижину и после этого каждый день приходила посидеть с Иолой и детишками. Она вымыл Пьеро и остригла его. Она мыла Жана и Мабель. Она смеялась и пела, баюкала бэби. И моя Иола тоже смеялась и пела; и она распустила моей Иоле волосы, а волосы у нее ниже колен, и сделала ей изумительную прическу. И она говорила, что отдала бы все на свете, чтобы иметь такие волосы, как у Иолы. И Иола смеялась над ней, потому что у нее волосы, как у ангела. Они горят, как огонь, когда на них падает солнце. А Иола распустила ей волосы и причесала ее на индейский манер. А когда она привела к нам своего спутника, то он тоже смеялся и играл с детьми и сказал, что он знаком с доктором и что тому ничего не надо будет платить. О, Он сущий ангел. А вот этим она перевязала мне руку.

Пьеро подбежал к сундуку, стоящему у бревенчатой стены, и через секунду вручил Филиппу длинный белый шелковый шарф. Филипп еще раз вдохнул сладкое, слабое благоухание гиацинта и с внезапным подавленным криком закрыл лицо мягкой тканью. В это мгновение ему казалось, что она сама подле него, и жестокая правда открылась ему — та правда, с которой он так неистово боролся в течение нескольких часов своего пребывания на озере Бен. И сознание того, что он подчинился велению рассудка и покинул озеро Бен, отрекся от самого дорогого, что было у него в жизни, и заставило его испустить второй, болезненный, глухой крик.