Джеймс Кервуд: Гризли

Горький вкус имеет не только хина. Все лекарства Тэр а были тоже горькими. Пробираясь по ущелью, гризли, не поднимая низко опущенной головы, внимательно обнюхивал молодую поросль и частый кустарник, то и дело попадавшиеся на пути. Так он набрел на небольшой зеленый участок, заросший кинникиником — красной толокнянкой, этим низко стелющимся по земле растением не выше двух дюймов, с красными ягодами с горошину величиной. Сейчас они были еще зеленые. Горькие, как желчь, эти ягоды содержали вяжущее подкрепляющее вещество. И Тэр поел их. Потом он отыскал ягоды мыльнянки, растущие на кустах, напоминающих смородиновые; на них ягоды уже начинали краснеть и были значительно больше смородиновых. Индейцы едят мыльнянку при лихорадке. Прежде чем продолжать свой путь, Тэр обобрал их немного. Они тоже были горькие. Наконец, принюхиваясь к каждому дереву, он нашел то, что ему было нужно: сахарную сосну, из ствола которой местами сочилась свежая смола. Редкий медведь не задержится у сахарной сосны, когда на ней выступает смола. Это и было основное лекарство Тэра, и он принялся ее слизывать. Поглощая смолу, гризли поглощал вместе с ней и все известные медицине лекарства, которые приготовляют из этого вещества. К тому времени, когда Тэр подошел к концу ущелья, его брюхо было набито разными снадобьями, словно аптекарский склад. В число лекарств входила также хвоя ели и пихты. Больная собака ест траву, больной медведь — хвою пихты, если только ему удается разжиться ею. Медведь набивает ею весь желудок и кишечник также и за час до того, как завалится в берлогу.

Солнце еще не взошло, когда Тэр добрался до конца ущелья, задержавшись ненадолго у входа в низкую пещеру в отвесной стене горы. С тех пор как он помнил себя, только эту пещеру считал он своим родным домом. Пещера была небольшая, но очень глубокая. Весь пол ее был устлан мягким белым песком. Когда-то, давным-давно, весенний поток просочился через трещину и выточил в горе эту пещеру, в глубине которой так сладко спится, даже когда снаружи температура опускается до пятидесяти градусов ниже нуля.

Десять лет назад мать Тэра забралась сюда и проспала в пещере всю зиму. А когда вышла весной, то за ней неуклюже ковыляло трое маленьких медвежат. Одним из них был Тзр. Он был еще полуслепым и тельце его было почти голым — ведь медвежонок начинает видеть только через пять недель после появления на свет и в это же время начинает обрастать шерстью. С тех пор Тэр уже восемь раз отсыпался в родной пещере.

Захотелось войти и отлежаться в глубине, пока не станет лучше. Минуты две-три гризли постоял в нерешительности у входа в свою пещеру, с наслаждением втягивая знакомый запах, затем принюхался к ветру, потянувшему снизу из ущелья. Что-то подсказывало, что лучше не задерживаться.

С западной стороны ущелья начинался крутой подъем на вершину скалы, и Тэр стал взбираться по нему. Солнце уже успело взойти довольно высоко, когда гризли добрался до вершины. Он задержался там, чтобы перевести дух и оглядеть сверху свои владения по ту сторону горного хребта.

Перед ним открылась долина, еще более сказочная, чем та, в которую недавно пришли Брюс и Ленгдон. С того места, где стоял Тэр, вся она казалась каким-то волшебным садом. В ширину она достигала добрых двух миль. Ее обступали зеленые горы. До их середины, до той границы, выше которой деревья уже не растут, были разбросаны причудливыми, живописными группами на фоне ярко-зеленых трав ель и пихта. Одни — не больше декоративных кущ, искусственно высаженных в городском саду. Другие тянулись на целые акры и даже десятки акров. А у подножия склонов — непрерывная кайма леса. И в этих естественных границах простиралась холмистая, пересеченная равнина, вся пестрящая розовыми зарослями иван-чая и горного шалфея, зарослями шиповника и боярышника. По ее лощине бежал ручей.

Спустившись ярдов на четыреста, Тэр повернул на север. Теперь он двигался по зеленому склону, перекочевывая от одного перелеска к другому, проходя в полутора-двух сотнях ярдов над опушкой леса. Обычно в таких местах он охотился за мелкой дичью.

Толстые сурки уже вылезли погреться на солнышке. И их протяжный, ласкающий слух посвист уже слышался сквозь журчание горных потоков и наполнял воздух музыкой. Где-то рядом, рукой подать, то и дело раздавался резкий предостерегающий свист, и сурки распластались на земле, ожидая, пока огромный медведь не пройдет своей дорогой. Посвистывание разом умолкало, и некоторое время слышалось одно только безмятежное бормотание дремлющей долины.