Джеймс Кервуд: Гризли

Посредине террасы оказалась глубокая впадина, которую сначала не было видно. Очутившись на ее краю, Ленгдон вдруг бросился на землю и, прижавшись лицом, минуты две лежал не двигаясь. Затем медленно поднял голову. Ярдах в ста от него, сгрудившись около небольшого водоема, паслось стадо диких коз. Их было штук тридцать, преимущественно матки с козлятами. Ленгдону удалось заметить во всем стаде только двух козлов. С полчаса охотник лежал неподвижно, наблюдая за козами. Вот одна из них направилась с двумя козлятами к склону горы, за ней другая, и, видя, что все стадо готово уйти, Ленгдон поспешно вскочил и что было мочи побежал к ним.

Какое-то мгновение козы, козлы и козлята стояли точно парализованные его внезапным появлением. Они стояли, словно разглядывая его, и, казалось, у них отнялись ноги. Ленгдон уже пробежал половину разделявшего их расстояния, как вдруг козы, опомнившись, в диком ужасе помчались к склону ближайшей горы. Мгновение, и их копыта звонко застучали по камням и сланцу. Ленгдон долго еще слышал далекий гул в горах, пробужденный их бегством по утесам и горным вершинам. А когда этот гул утих, козы превратились уже в бесконечно далекие точки, мелькающие на горизонте там, где горы и небо сливаются друг с другом.

Ленгдон двинулся дальше и через несколько минут уже оглядывал сверху лежащую по ту сторону гор долину. С южной стороны вид на долину заслоняло огромное плечо одной из скал. Оно было не очень высоким, и Ленгдон стал взбираться по нему наверх. Он уже был почти на самом верху, как вдруг зацепился ногой за кусок шифера, и, падая, с силой ударил ружье о каменную глыбу. Ленгдон не ушибся, только больное колено заныло немного, но ружье было разбито. Ложа ружья раскололась почти полностью, и он отломил ее совсем.

В лагере у него оставалась еще пара запасных ружей, и потому эта неудача расстроила его не так сильно, как могло бы быть при других обстоятельствах. И он продолжал карабкаться по скалам, пока наконец не выбрался на ровный карниз, огибающий отрог гору. В ста футах от него карниз упирался в отвесную стену горы. Отсюда открывался великолепный вид на широкие просторы страны; лежащей между двумя горными хребтами на юге. Ленгдон набил трубку и уселся в предвкушении увидеть что-то особенное и насладиться чудесной панорамой.

Бинокль позволял ему видеть на несколько миль вокруг. Перед Ленгдоном простерлась нетронутая страна, куда еще не заглядывал ни один охотник. Примерно в полумиле от него, а то и ближе стадо карибу не спеша гуськом направлялось к зеленым западным склонам. Мелькали на солнце белоснежные крылья бесчисленных куропаток. А еще дальше, в двух милях отсюда, горный баран пасся на скудно поросшем зеленью склоне. И Ленгдон задумался.

Сколько же всего таких вот долин в Канадских горах, которые простерлись с запада на восток от моря до прерии и на тысячу миль с севера на юг?.. Сотни, тысячи… И в каждой — целый мир, свой особый мир. В каждой — своя жизнь, свои ручьи, озера, леса, свои радости и свои трагедии. Эту, например, долину, на которую он смотрит, наполняет то же ласковое журчание и заливает тот же солнечный свет, что и все остальные долины. Но здесь своя жизнь. Медведи, которые заселяют вот те лишь смутно различимые невооруженным глазом горные склоны на севере и на западе, совсем не похожи на здешних медведей. Это новая страна, страна новых надежд и новых тайн. И, зачарованный ею, Ленгдон потерял чувство времени и забыл о голоде.

Ему казалось, что все эти долины всегда будут для него новыми, что он никогда не устанет странствовать по ним, от одной к другой. И в каждой будут свои, красоты, свои тайны, которые надо открыть, своя особая, жизнь, которую надо узнать. Они представлялись непостижимыми и загадочными, такими же, как сама жизнь. Они скрывали свои сокровища веками, даря жизнь тысячам живых существ и требуя ее обратно у тысяч, других. И, глядя на эти залитые солнечным светом просторы, Ленгдон задавал себе вопрос, какова же была бы, например, повесть о жизни этой долины и сколько бы томов она заполнила.

Она начиналась бы с глухого предания о сотворении мира, об океанах, их приливах и отливах, о том, как суша в конце концов оттеснила их отсюда; о тех сказочных доисторических эпохах, когда здесь не было ночи, а сиял вечный день, когда чудовища фантастических размеров ступали по тем самым долинам, где сейчас он видит оленей, пьющих из ручья, и когда огромные крылатые твари, полуптицы-полузвери, проносились в небе вон там, где сейчас парит орел. Потом все сразу переменилось, пробил страшный час, и воцарилась ночь. Тропический мир стал ледяным, и новая жизнь родилась, чтобы снова заполнить его. Но, наверное, еще не скоро после этого, думал Ленгдон, первый медведь пришел в страну мамонта, мастодонта и других чудовищ. И этот первый медведь был праотцем того гризли, которого им с Брюсом предстоит завтра убить!..