Джеймс Кервуд - Гризли

— Об этом не может быть и речи, Брюс. Подумай, как добраться до нашего.

Брюс помолчал и ответил:

— Район его теперь у нас весь как на ладони. Он начинается у первого перевала, который мы перешли, и кончается здесь, в долине. Из конца в конец миль двадцать пять. Гризли не уйдет в горы ни на запад от этой долины, ни на восток от той. И уж можешь быть спокоен, теперь только и будет делать, что кружить по всему району, пока нам не надоест гоняться за ним. Сейчас он улепетывает к югу, на окраину своих владений. А нам нужно затаиться здесь и несколько дней посидеть на месте. Потом отправим Метусина с собаками, если от них что-нибудь останется, по долине в том же направлении. Один из нас засядет на склонах. Другой — в низине. И будем медленно кочевать так с места на место. Понял, куда я клоню? Он не уйдет от родных мест. Вот Метусин и будет гонять его по всей округе, пока не загонит на кого-нибудь из нас. Метусин выступит открыто. А мы устроим засаду. Не может же быть, чтобы этот гризли все время ускользал от нас. Когда-нибудь да попадется под твои или мои выстрелы.

— Неплохо придумано, — одобрил Ленгдон. — К тому же я расшиб колено, и несколько дней передышки не помешают — хоть подлечу его…

Не успел он договорить, как неожиданно резко загремела цепь, которой была стреножена пасущаяся на лугу лошадь. Раздался испуганный храп лошади. Это заставило их вскочить на ноги.

— Ютим! — прошептал Метусин, и багряный отсвет костра заиграл на его темном лице.

— Верно… собаки, — отозвался Брюс и негромко свистнул.

В соседнем кустарнике что-то зашуршало, и две собаки появились у костра. Они ползли по земле на брюхе. Подползли к охотникам. Простерлись у их ног. В тот же момент к ним присоединились еще две.

Это была уже совсем не та стая, которая покидала лагерь утром. Бока у собак глубоко запали, шерсть на загривках свалялась. Они бежали что было сил и сами знали, что осрамились. От боевого задора эрделей не осталось и следа. У них был вид побитых дворняжек.

Пятая собака явилась уже на исходе ночи. Она ковыляла, волоча перебитую переднюю лапу. Голова и горло одной из тех, что пришли раньше, были в крови, глаз выбит.

Они распростерлись на земле, как бы ожидая приговора. «Ничего у нас не вышло, — говорила эта их поза. — Нас потрепали, и вот все, что от нас осталось».

Брюс и Ленгдон молча смотрели на них. Прислушались… подождали. Больше ни одной не появилось. Друзья переглянулись.

— Вот и еще двух не стало, — сказал Ленгдон.

Брюс подошел к груде корзин и парусины и вытащил сворки. А Мусква, сидя на дереве, весь трясся от страха. Всего в нескольких ярдах перед собой он снова увидел ораву этих белозубых, которые не только загнали его в расщелину, но обратили в бегство самого Тэра. Людей медвежонок боялся уже не так сильно. Они не причиняли ему вреда, и он больше уже не трясся от страха, не рычал, когда тот или другой из них проходил поблизости. Но собаки были ужасны. Они вступили в бой с самим Тэром и, вероятно, оказались победителями, потому что гризли бежал.

Привязанный к очень еще молодому и невысокому деревцу, Мусква пристроился на седловине его развилки, в пяти футах от земли. Когда Метусин вел одну из собак мимо деревца, эрдель увидел медвежонка и неожиданно прыгнул вверх, вырвав сворку из рук индейца. Он чуть было не достиг Мусквы. Собака уже приготовилась к новому прыжку, когда Ленгдон с сердитым окриком подбежал, схватил ее за шиворот и крепко всыпал ей свободным концом сворки. Затем увел эрделя.

Медвежонок не мог ничего понять. Человек спасал его! Он отколотил это чудовище с красной пастью и седыми клыками и увел всех этих страшилищ на привязи подальше от него.

Вернувшись, Ленгдон подошел к деревцу и ласково заговорил с медвежонком. Мусква дал приблизиться его руке дюймов на шесть и не вцепился в нее. По всему телу его вдруг пробежала дрожь. Пока голова медвежонка была повернута в сторону, Ленгдон решительно положил руку на его пушистую спинку. И это прикосновение оказалось совершенно безобидным! Даже мать Мусквы ни разу не клала свою лапу на медвежонка так бережно! Прошло еще десять минут, и Ленгдон за это время раз шесть успел погладить его.

Сначала Мусква в ответ скалил оба ряда своих сверкающих зубов, хотя и не издавал ни звука. Постепенно он перестал даже скалиться.

Ленгдон отошел, вернулся с большим куском сырой оленины и поднес его к самому носу медвежонка. Мусква чуял запах карибу, но пятился от протянутого ему куска и отстранялся. В конце концов Ленгдон положил мясо рядом с миской у подножия деревца и вернулся к курившему трубку Брюсу.