Яков Кривенок - За час до рассвета

— Враг нарушил мирный уклад нашей жизни, — говорил Метелин, — стремится поработить наш город. Тяжкие испытания выпали на нашу долю. Знайте же, товарищи, что здесь мы теперь полномочные представители Советской власти. Если кого расстреляют фашисты — значит, мы его не защитили. Если кого угонят на каторгу в Германию — значит, мы не сумели его отстоять.

Машинально, про себя, Ирина повторяла его слова: «Да, мы за все в ответе». А Метелин продолжал:

— Борьба предстоит не на жизнь, а на смерть. Тот, кто пойдет с нами, должен, обязан забыть собственное «я», должен забыть о личной жизни, всего себя отдать борьбе за спасение Родины. Еще раз подумайте, кто не уверен в собственных силах или не готов в любую минуту пожертвовать жизнью, тот пусть уступит место другому. — И снова повторил: — Прошу, подумайте!

Поднялся Николай Лунин, по-военному отчеканил:

— Своих решений не меняю!

— Что скажешь ты, Трубников?

Костя встрепенулся, вскочил:

— Затем и вернулся: буду биться насмерть!

— Твое слово, Ирина?

— Ты его знаешь.

— Что скажешь ты, Михаил?

— Говори, что надо делать? — на вопрос ответил вопросом Поляков.

— А ты, Валя?

Жена Михаила Полякова ответила просто:

— Куда муж, туда и я.

Лицо Метелина слегка побледнело. Он присел к столу, открыл ящик, достал кожаную папку, раскрыл ее, взял отпечатанный на машинке листок. Дрогнувшим голосом сказал:

— Спасибо, друзья, за верность Родине!.. А теперь, как положено солдатам, примем клятву. Я, Семен Метелин, секретарь Приазовского горкома комсомола, вступая в ряды бойцов с фашизмом, клянусь отдать все силы, знания, а если потребуется, то и жизнь за освобождение любимой Отчизны! Клянусь быть бесстрашным при выполнении боевого задания. Клянусь всеми возможными средствами и способами спасать советских людей от голодной смерти, болезней, угона на гитлеровскую каторгу, вселять в наших людей веру в скорое освобождение. Если я нарушу клятву, пусть меня постигнет всеобщее презрение моего народа, позорная смерть от рук моих товарищей! Смерть фашистским оккупантам!

Когда прозвучала клятва последнего члена комитета, снова заговорил Метелин. Теперь он не советовался, не уговаривал, а отдавал строгие приказы:

— С сегодняшнего дня мы открываем свой фронт против фашизма. Мы окружим врага всеобщей ненавистью, не дадим ему ни минуты отдыха, будем громить его штабы, склады, передавать Красной Армии нужные сведения.

Он предложил всем немедленно приступить к прежней работе. Ирина хотела крикнуть: «Не буду их лечить, не буду!» И хорошо, что не крикнула. Семен, как бы прочитав ее мысли, сказал:

— Мы обязаны научиться хитрить, чтобы не навлекать подозрения. Назначат в начальники — соглашайтесь. Предложат мундир полицая — немедленно надевайте. Ира будет работать врачом. Тебе, Валя, придется устраиваться на биржу труда.

Валя Полякова удивилась: помогать немцам угонять наших людей на каторгу?

Метелин ответил и на ее немой вопрос:

— Ты будешь спасать наших людей от угона. Конечно, тебе будет трудно, но надо… Нас вынудили взять в руки оружие, — продолжал Метелин, — и тот, кто это сделал, пусть не ждет от нас пощады. Еще прошу запомнить: Метелина в городе нет, есть Иван Бугров. Конспирация строжайшая. Отныне мы друг с другом не знакомы. Никакой самостийности. Задания будете получать только от комитета. Все ли у тебя готово? — обратился он к Полякову.

— Как условились, — ответил тот. — Приемник, пишущие машинки, типография в надежном месте. Я с семьей прописан на другой квартире.

— Население будем держать в курсе того, что происходит на фронтах. Это на твоей совести. Ну и пока связь с партийным центром придется вести тоже через тебя.

Семен перевел взгляд на Николая Лунина:

— Взрывчатку передашь Трубникову. Немцы попытаются создать на заводах ремонтные базы. Вывести из строя электростанцию, высоковольтную линию, заводское оборудование — твоя задача, Константин. Участок Лунина — железная дорога. Он знает, с чего начинать.

Ирина Трубникова из-за болезни матери вынуждена заниматься непривычным для нее делом: бегать на рынок, закупать продукты, торговаться. Впрочем, это еще полбеды. А вот продавать вещи или обменивать их на картофель, капусту, муку она уж никак не может приноровиться. Ей никогда не приходилось стоять на толкучке впряду с торговками. А сейчас — надо. С удивлением она смотрела на базарных виртуозок. Иная держит кончиками пальцев платье, растянет его — и товар налицо. Другая обвесит себя блузками, полотенцами, натянет на укутанную шалью голову шляпку с вуалеткой или берет, украшенный ярким пером, а в руках, как хрустальную вазу, держит стоптанные туфли: выбирай, мол, что приглянулось — весь магазин, на виду.