Николай Борискин - Туркестанские повести

— Жаль, Володя, очень жаль, — повторял отец. — Армия — великая школа жизни. Думай, думай, сын…

— Земля! — прервал мои мысли Горин. Он сорвал широкополую панаму с яйцеобразной головы и театрально раскланялся.

Ребята привстали, вглядываясь в открытие новоиспеченного Магеллана.

— Садись! — вынырнул Дулин из кабины. — Стоять не положено.

Издали виднелись какие-то ажурные конструкции, аккуратные домики, сбившиеся в тесный табунок. На крутом бугре возвышалось загадочное сооружение, похожее на солдата, отдающего честь: «Здравия желаю, стригунки!» Позже мы узнали, что это локатор — глаза, уши и мозг маленького гарнизона, не помеченного ни на одной карте.

— Ну вот и наш Ракетоград. Солдатский дом, солдатский пост, — весело сказал старшина, когда запыленная машина остановилась около решетчатых ворот, сделанных из алюминиевых труб.

Над аркой алела пятиконечная звезда, а на двери КПП висел жестяной прямоугольник с требовательной надписью о предъявлении пропуска.

В казарме, к моему удивлению, оказалось довольно уютно. Над внутренним входом в нее — светящийся плакат:

«Внимание!

Боевая готовность не более … минут!

Воин, будь бдителен!»

Пол застелен розоватым линолеумом. У каждой койки — табурет и тумбочка под белой салфеткой. Четыре окна налево, четыре направо. У стены, противоположной двери, — матовое око телеэкрана. По углам аккуратные печки с надписями:

«Печь № 1. Истопник рядовой Новиков».

С потолка на витых шнурах свисают шесть светло-голубых абажуров. Чистенько, никакой казенщины, которой так меня пугал Гриша.

После отбоя никак не мог уснуть: по московскому времени было всего лишь восемь часов вечера — куры еще не садятся на насест. Долго крутился с боку на бок: и койка не та, что была дома, и подушка жесткая, и храп уставших за день солдат… А когда забылся — снилось: дорога от Москвы до военного городка; беспокойные разговоры с Гришей о суровой службе; старшина — этакий усатый дядька в кованых сапожищах: «Ать-два, ать-два!»; молчаливые лысые технократы у пусковых пультов ракет.

«Поспать бы», — думалось во сне.

— Под-ъе-ом! Шевелись, шевелись! Успеете выспаться за два года. Подъем! — во все горло кричал какой-то маленький солдат с ножом на ремне.

— Не шуми, Новиков! — одернул дневального старшина. — Перепугаешь людей с непривычки.

Еще не разобравшись, где явь, где сон, я вскочил с койки и сунул левую ногу в штанину. Гриша копался рядом. Новиков хихикнул. Что такое? Оказывается, все уже стояли в строю.

Горин недовольно буркнул:

— На пожар, что ли?

Придерживая свой кинжал, дневальный покатывался со смеху:

— Ой, са-ла-ги-и…

— Новиков! — цыкнул на него Дулин и погрозил. Потом к нам: — В чем дело, Кузнецов, Горин? Все ожидают вас.

— Товарищ старшина, — услышали мы доклад дежурного, — личный состав дивизиона для следования на физзарядку построен! Разрешите вести?

— Ведите, Назаров, а я потренирую новичков. Отбой! — неожиданно скомандовал старшина.

Мы разделись и легли.

— Подъем! Встали.

— Медленно, медленно, товарищи. А ну-ка попробуем еще раз.

Попробовали. Кажется, получилось быстрее.

— Пулей надо соскакивать с кровати, — сказал Дулин. — Ну ладно, время еще будет, научитесь. А теперь па спортплощадку — марш!

Обнаженные до пояса и рассредоточенные в шахматном порядке ракетчики легко и слаженно, словно спортсмены на параде, делали гимнастические упражнения.

— Ансамбль! — удивился Горин.

— Как положено, — удовлетворенно заметил Дулин. — Вот смотрите, — подвел он всех новичков к щиту, — что вы должны уметь.

Написано было много:

«Бег… Прыжки в длину… Прыжки в высоту… Прыжки через «коня»… Подтягивание на перекладине… Метание гранаты… Преодоление препятствий… Марш-бросок…»

Гриша даже попятился:

— И все это обязательно?

— Это еще не все, — усмехнулся Дулин. — Ничего, постепенно осилите, на то и физическая подготовка введена. А теперь покажу, как надо работать на снарядах.

Солдаты продолжали утреннюю зарядку, а старшина подошел к перекладине, вскинул руки, подтянулся до подбородка, затем провис и через секунду одним махом бросил тело на турник. Сделав разножку, крутнулся вниз головой, выпрямился как стрела и пружинисто спрыгнул на корточки, выставив руки вперед.

— Понятно?

— Ташкенбаев! — согнал угрюмость со строгого лица Шукур Муминов. — Артист цирка.

— До артиста мне далеко, — сказал Дулин и снова шагнул к перекладине.