сборник Array - В исключительных обстоятельствах 1986

Молчу и я, думая о Варбурге… Бригаденфюрер перестраховывается, заслоняясь от Кнохена и Мюллера Вальтером Шелленбергом. Плюс это или минус для Огюста Птижана? Люк уже действует, и поздно менять что-либо в маленьком экспромте, приготовленном нами. Вообще, как известно, лучше всего экспромты удаются, если их – долго и тщательно готовить.

– Стивенс, – очень тихо говорит Эрлих. – Шелленберг потребовал отчета о результатах. Самое позднее – шестнадцатое. Больше я не скажу ни слова, но это вы должны запомнить. Шестнадцатое – крайний срок!

Я достаю пачку «Житана». Последнюю – запасы Эрлиха подошли к концу. Ногтем надрезаю бандероль. За двое суток я кое-как научился орудовать одной рукой. Пианиста из меня не выйдет, но разве мало профессий, когда человек не чувствует себя беспомощным и без пальцев на левой.

– Я поеду, – говорит Эрлих и встает. Плащ его высох.

Штурмбаннфюрер расправляет дождевик и так и замирает с плащом на весу, ибо телефон на тумбочке оживает и издает пронзительный звон, утроенный тишиной. Игнорируя предостерегающий жест Эрлиха, я беру трубку… Ну вот и экспромт!

– Алло!

– Птижан? – Голос Люка…

– Да, да, – говорю я.

Эрлих делает шаг, но я, уткнувшись в микрофон подбородком и сделав огромные глаза, шепчу: «Это Маршан».

– Огюст, – рокочет в трубке. – Это ты?

Я пялюсь на штурмбаннфюрера, взором испрашивая инструкций.

– Говорите же! – шепчет он и, подойдя ко мне, прижимается ухом к трубке.

– Люк? Как ты нашел меня?

– Случайно. Видел вчера входящим в подъезд.

– Скажите, чтобы перезвонил, – шепчет Эрлих и пальцами впивается мне в локоть. – Пусть перезвонит…

– Алло! Ты слышишь меня? Перезвони через пяток минут… Тут…

– Дама? Мембрана трещит от смешка Люка. – Узнаю старину Огюста! Ладно. Пока…

Щелчок, Отбой… Эрлих трет лоб.

– Непостижимо!

– Что? – спрашиваю я.

– Потом… – невпопад говорит Эрлих и берется за телефон. – Гестапо! Дежурный? Срочно соединитесь с Центральной: пусть установят, откуда будут вызывать Центр – шестнадцать- два -один. Повторите!… Пошлите туда машину и двоих из девятой комнаты, надо сесть абоненту на хвост. Все!

– Что будем делать? – спрашиваю я растерянно.

– Откуда Маршан узнал телефон? – вслух соображает Эрлих. – Когда он вас видел?

– Вчера…

– Где вы вылезли из машины?

– Разумеется, за углом.

– Почему же он не подошел? Почему?

– Спросите что-нибудь попроще.

Скулы Эрлиха напряжены. Плечи выпрямлены… Да, этот человек рожден для действия. Жаль только, что энергия, ум и воля его поставлены на службу самому отвратительному делу за всю тысячелетнюю историю человечества.

– Скажите, чтобы утром он позвонил еще раз. Часов в девять. Сейчас, мол, трудно говорить – у вас гостья, и никак не удается ее выпроводить. Говорите только это, никакой отсебятины.

Мы стоим над телефоном – гробовщики у одра приговоренного к смерти. Усопшим должен стать Люк. Эрлих заранее прикидывает, по какой мерке выстругать доски.

Звонок ровно через пять минут. В педантизме Люк не уступает Эрлиху.

– Алло, старина. Где твоя знакомая?

– В ванне, – говорю я и в ответ слышу приглушенный смех.

– Ты неплохо устроился, Огюст. Я еле нашел тебя. Если бы не случай, я так бы и сидел до пятнадцатого… Как тебе удалось выбраться?…

– Люк! С ума сошел! Такие вещи по телефону… Удалось… Больше того, я зацепил крупную рыбу… Слушай, моя идет… Позвони мне утром. Можешь в девять?

– Приятных сновидений, – игриво говорит Люк и дает отбой.

Я едва кладу трубку, как телефон вновь разражается трезвоном. На этот раз Эрлих перехватывает инициативу. Я и не спешу, признаться, обходить его на финише, понимая, что это из гестапо. Так оно и есть… Эрлих, покусывая губу, выслушивает собеседника. Говорит:

– Пусть докладывают вам… Прочешите квартал! Не мог же он далеко уйти… Переключите меня на Варбурга.

Долгая, очень долгая пауза, и:

– Бригаденфюрер! Прошу извинения за беспокойство!…

Анисовая обжигает нёбо, холодит гортань. Странная это штука – анисовая водка, перно. С одной стороны – жидкая лава; с другой – арктический лед и привкус детских лекарств. Забавное и неправомерное сочетание.

Закончив короткий разговор, Эрлих минуту стоит, глядя прямо перед собой. Потом отходит от тумбочки, зацепив по дороге пустую бутылку из-под карлсбадской. Бутылка, звеня, откатывается в угол; из горлышка ее выползает капля.

– Маршан звонил из будки, – тускло говорит Эрлих. – Ваша мать не хвасталась, что родила вас в рубашке?