сборник Array - В исключительных обстоятельствах 1986

— Вот пришел Веселый Фын! — сказал за китайца его обычную фразу Поярков.

Тот ничего не ответил. Не принял этого дружеского намека. Протянул Пояркову бумажку, старательно свернутую и потому казавшуюся крошечным конвертиком Ладонь была раскрыта, и конвертик трепетал на ветерке.

Поярков взял его и тотчас развернул. Ему не терпелось узнать, кто прислал записку. Именно кто, а не что в ней значилось. И не узнал.

«Будьте завтра там же!» — прочел он при свете уличного фонаря. Подписи не было. Всего четыре слова. Почерк ровный, почти каллиграфический, ничего не говорящий об авторе. Но неженский. Так показалось Пояркову.

Он посмотрел вопросительно на Фына. Тот, конечно, ведал, кому принадлежат эти четыре слова. Однако не откликнулся на немую просьбу, будто не был причастен к событию.

— Ты не ошибся, Фын?

— Нет.

— Мой адрес тебе не известен.

Поярков ждал традиционного: «Веселый Фын все знает!» Но не прозвучало традиционное. Китаец постоял еще с минуту, как-то странно покачивая головой, потом повернулся и заковылял в темноту.

Сострадание вдруг пробудилось в Пояркове.

— Фын, уже поздно. Может, переночуешь у меня?

Это было еще и чувство благодарности: китаец успокоил Пояркова своей маленькой запиской.

— У Фына есть свой дом, — ответил из темноты китаец… — У Фына все есть…

Его ждали. Об этом было нетрудно догадаться. Поярков не надеялся найти в «Бомонде» свободный столик, так как опоздал к открытию ресторана, но столик нашелся. На нем стояла картонка с коротким, но строгим текстом на английском, французском и русском языках: «Заказано». Его провели к нему и усадили.

«Значит, записка от Кати! — заключил Поярков. — Мир восстановлен». Ему было приятно сознавать, что она побеждена и признала это, проявив к нему внимание. Не без волнения ждал он появления казачки и приготовил благодарную улыбку. И не только улыбку, свои извинения за бестактность, за глупые намеки. В программе был ещё теплый взгляд и душевное прикосновение к ее руке.

Но… снова обман! К столику шел вчерашний официант, молодой человек с рыбьими глазами и большим носом крючком. Шел, неся впереди себя поднос, уставленный бутылками и закусками. Ужин был уже заказан. Катя или кто там еще расписали весь вечер Пояркова в «Бомонде».

— Пока закусывайте, — сказал, поклонившись, официант. — Стол для ужина сервируется в номере. — Он посмотрел на Пояркова многозначительно и с почтением, как на очень важного посетителя. — Прикажете открыть? — Официант показал на бутылку сухого вина.

Поярков кивнул.

Пробка щелкнула, и в бокал полился густо-красный напиток.

— Вы всегда у этих столов? — спросил Поярков.

— Нет, только два дня.

— Спасибо…

Официант исчез.

«Да, все расписано. Катька, оказывается не просто Катька, — озадаченно резюмировал Поярков. — Интуиция меня не обманула. Непонятной, однако, осталась тактика. Никак не удается ухватить нить, здесь я пасую. Логика начисто отметена. Или в этом и есть своя логика?»

Он отпил из бокала, почувствовал терпкость, возбуждающую и обостряющую мысль. Откинулся на спинку стула.

Все хорошо. Надо лишь освоиться с этим приятным состоянием. И подготовить себя к встрече. В кабинете ему преподнесут наконец «хозяина», иначе нет смысла затевать игру и строить дорогостоящие декорации. Фын, важный господин, его жена, Катя — это все промежуточные звенья, второстепенные и третьестепенные персонажи. Главный герой появится сейчас.

Со второстепенными надо проститься.

Веселый Фын сам ушел, о нем не стоит и думать. Отодвинулся в тень важный господин с Цицикарской улицы, возможно на время, но, как бы то ни было, пока что со счетов его можно сбросить. Выполнила свою роль и официантка «Бомонда». Что еще осталось ей сделать? Изобразить из себя случайную знакомую, несостоявшуюся заказчицу, стараться не замечать сапожника. Лучше всего — забыть!

«Больше, надо полагать, мы не увидимся, — решил Поярков. — Последнее «прощайте» было не случайно брошено Катей. Она знала, что это конец».

Ему стало отчего-то грустно. Со всеми расстался легко, а вот с Катей так не получилось. Оставила она в нем что-то тревожное и радостное вместе с тем. Какую-то светлую боль заронила. И непреходящую. Это он понял. Будет она, боль эта, мучить его и заставлять думать о Кате, мечтать о ней

Однако расстаться все же придется. И не когда-нибудь, а сейчас. Так проще и легче. Не нужен ему этот груз. «Все, — сказал себе Поярков. — Нет больше Кати…»