Елена Ржевская: Особое задание. Повесть о разведчиках

Солнце садилось. Впереди расстилалась дорога. На перекрёстке стояла девушка-регулировщица с флажком.

Бутин закричал ей издали:

— Что пост свой вперёд не переносишь? По­спеши, красавица, войска далеко ушли. Не до­гонишь!

Она засмеялась и поправила ремень винтовки. Он уставился на её ноги в обмотках и толстых больших ботинках.

— Чего глаза разинул? — крикнула она ему.

Он смолчал, а когда поравнялся с ней, сказал тихо:

— Стоит, стоит, бедняжечка, как рекрут на часах.

— Проваливай! — ответила она, взмахнула флажочком перед выскочившим из-за поворота «вездеходом» и взяла под козырёк.

Бутин во-время отскочил от машины на обо­чину дороги и крикнул регулировщице на про­щанье:

— Ловко у тебя получается. С войны пойду — поучусь.

У дороги стоял уцелевший дом. Бутин зашёл, попросил напиться. Молодая хозяйка подала ему воды в кружке и спросила про дела на фронте. Он присел, сдвинув поудобней винтовку, пил медленными глотками и рассказывал всё по по­рядку. Подперев кулаками лицо, она внима­тельно слушала его и вдруг прервала:

— Скажи, а что фашисты не придут, а?

Он решительно покачал головой.

— Однако же страху вы от них набрались.

Он поднялся и простился было, но хозяйка по­ставила на стол чугунок с картошкой, пригласила его присесть.

— Сам-то дальний? — спросила она. — А слу­жишь где?

— Как где? — спросил Бутин.

— На передовой? — голос у хозяйки суровый, а лицо белое, и взгляд карих глаз мягкий, доб­рый.

— Где придётся, — отвечал Бутик. Он улыб­нулся. — Где придётся, — повторил он, — когда километров за десять, а то и дальше от линии фронта в своём тылу находишься, а надо — так вперёд уйдёшь. Впереди всех.

— Это как, впереди всех?

— А так вот, — и думая о том, как сам ухо­дил в разведку, как уходили с заданием через линию фронта его товарищи, он сказал припод­нято: — впереди всего фронта.

Было в его словах что-то непонятное и значи­тельное и хотелось верить ему.

— Кто же ты?

— Кто я? Кто? — он разволновался от до­сады, что не мог, не имел права объяснить ей, похвастать.— Вот что, — сказал он, махнув здо­ровой рукой, — был у меня друг, капитан Ду­бяга. Так вот его женщины никогда попусту не расспрашивали, как увидят его, так и обомлеют, языком забывают чесать.

— Видать, дружок твой красивей тебя бу­дет,— лукаво прищурилась она и засмеялась от души, громко и не обидно.

Она вышла на крыльцо проводить его.

— Дорога теперь стала, — сокрушённо ска­зала она, глядя на буксующие невдалеке машины.

— Стала, это верно, — подтвердил Бутин.

— Не пройти, не проехать. Теперь пока весь снег сойдёт, да пока подсохнет, много времени понадобится. А вам ведь еду подвозить надо.

— Надо. Без табаку туго.

Мимо по дороге вели раненых лошадей в ве­теринарный батальон. Большие артиллерийские лошади одичали с голоду. Перед канавой они ос­танавливались, пятились назад, не решаясь пере­ступить.

— До лета не дотянут,— глядя на них, ска­зала женщина, — а овса нет. Резали бы их да армию кормили. Если поварить дольше, не жёстко.

— Нельзя,—объяснил Бутин, — строжайший приказ беречь их до последнего — для вас ведь бережём.

Он пошел, высокий, больная рука на пере­вязи.

_ Вот и ты пострадал, а пешком идёшь, — сказала она ему вслед и покачала головой.

— Ничего, не печалься, — крикнул ей Бутин и здоровой рукой помахал на прощанье,— от пешки нет замешки.

Он шёл дальше к фронту. Завтра к утру Бу­тин придёт в свою часть, доложит подполков­нику Яру ни ну: «Прибыл из санбата...»

* * *

Тихо в лесу на ночном привале, только окрик часового, только хруст ветки, обломившейся под напором ветра, да громкое чавканье сапога в топкой лесной чаще.

Не попрощавшись ни с кем, незаметно ушла Никитична. Старым, изведанным путём через рвы и окопы, через проволочное заграждение пробирается она на запад в районный центр к руководителю подпольной группы.

Где-нибудь на той стороне фронта её задержит гитлеровец, обыщет и, не найдя ничего подозри­тельного, швырнёт ей обратно мешок с сухарями и грязные, долго служившие карты. И пока она будет прятать карты в обвисший чулок, фашист разглядев её, поспешно надвинет пониже на лоб ей ветхий шерстяной платок, отбежит назад и щёлкнет аппаратом, В письме своей родне «мит Грус унд Кус фон вайтен Остен» [2] С приветом и поцелуем с далекого Востока он пошлёт фотографию Никитичны, на которой из-под платка внимательно и враждебно будут смотреть её маленькие глазки, и подпишет под снимком: «Руссише Типе».