Елена Ржевская - Особое задание. Повесть о разведчиках

Конохов с интересом слушал его.

— Это очень важно для партизан. Мы при­мем меры, чтобы связать их, — сказал он.

Они задумались, глядя вдаль. Там за пересе­чённой балками равниной угадывался невидимый отсюда Ржев. Город в руках врага. Дальний подступ к Москве. Рубеж, на котором в решаю­щей схватке столкнутся две силы.

* * *

Давно облетели последние листья, на деревьях чернеют опустевшие грачиные гнезда; льёт дождь, — бесприютно вокруг, уныло и сумрачно. Снова стонут машины на военном бездорожье, расходуется неприкосновенный запас продоволь­ствия.

Потом землю насухо высушил ноябрьский хо­лод. Армия всё еще стояла в обороне.

Легче бойцу броситься на врага, на смерть, чем томиться в окопе, мокнуть и замерзать, ждать сводок из Сталинграда и бездействовать. Но Ржев — это звено в едином большом плане.

Уже выпал снег, а до армии еще не дошёл че­рёд наступать.

Жёсткий, крупичатый снег валит с неба; на узкой тёмной уличке ветер закручивает снег в во­ронки, швыряет большими горстями в окна. Че­ловек поднял меховой воротник пальто, поглубже засунул руки в карманы и пошёл дальше, дер­жась возле домов.

За восточной окраиной города, где земля из­рыта траншеями, глубокими ходами сообщений, защитным валом — всей сложной обороной гит­леровцев, — взметаются вверх ракеты. Эго враг освещается. Багровый свет ракет распахивает мрачные проемы пустых окон. Безлюдно в го­роде...

И вдруг лающий окрик повис над улицей: фа­шисты гонят группу лагерников. Выбиваясь из сил, торопливо бредут люди. Два верховых под­гоняют их, лошади врезаются в колонну, наез­жают на людей.

Человек останавливается, пропускает мимо эту горестную толпу. Люди бредут безмолвно, лишь изредка раздаётся слабый женский вскрик...

На месте прежнего стадиона — лагерь заклю­чённых. Снесена деревянная резная изгородь, гу­стыми рядами тянется колючая проволока, через каждые десять шагов часовой с автоматом.

Колонна проходит за проволоку; а за прово­локой люди под открытым зимним небом сби­лись на ночь в длинную цепь, прижались, при­тёрлись друг к другу, защищаясь от ветра. Мало тепла от ослабевшего тела соседа, но неоткуда больше взять тепла. Свет вражеских ракет осве­щает косые струи снега; снег падает на раскачи­вающихся в цепи людей — ещё одна длинная страшная ночь предстоит им. Здесь гражданские перемешались с военнопленными, мужчины с женщинами, старики с детьми, здесь истязают людей холодом, муками голода, насилием, рас­стрелами. Фашисты бросают за проволоку тех, кто подозрителен им, а подозрителен им каждый русский, у которого есть глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, руки, чтобы бросить в вра­га гранату.

Стиснув кулаки, человек проходит мимо, уско­рив шаг. Гитлеровцы на передовой жгут и жгут ракеты, освещаются в страхе, чтобы русские под прикрытием ночи незаметно не пошли в атаку, чтобы не подползла бесшумно русская войсковая разведка, чтобы русские сапёры не перерезали проволочное заграждение на передовой, чтобы разведчик не проник, не прополз за линию фронта в русский город Ржев.

Освещайся, враг, стреляй вверх ракетами и трусливо озирайся кругом, вертись вокруг сво­его хвоста — страшись чужого воющего ветра, чужой снежной дали, шороха чужих заснежен­ных сосен.

А человек идёт по Ржеву. Гремит зенитная ар­тиллерия, где-то высоко над городом урчит со­ветский самолёт. Снег перестал падать, большая луна выползла над крышами; истекает время для передвижения, но человек идёт путаным длинным путём, заметая следы, обогнул дом и прижался к стене на минуту, озираясь испытанным глазом, не крадётся ли кто по его следу. Тихо вокруг... Смолкла артиллерия, и издалека отчётливо до­носится сухой треск одиночных выстрелов.

Человек скрылся в проходной двор, изменив направление, перелез через забор и вышел на пустырь, путь ему загородила большая свалка. Какие-то тёмные фигуры притаились на снегу, заметив его. Отступать было некуда, и он шёл прямо на них, замедляя шаг, споткнулся, чтобы выиграть время.

— Свой! — громко оповестил мальчишеский голос, и притаившиеся ребята заспешили своей дорогой, не обращая на него внимания.

Человек шёл дальше по родной израненной земле. Он вышел на западную окраину города, здесь дома шли реже, а дальше начинались де­ревни. Цель была близка.

— Стой! Эй, стой!

Прямо на него идут два фашиста. Поздно пря­таться. Фашист дёргает его за рукав, морозным паром клубится у него изо рта винный перегар. Человек отвечает по-русски, невпопад, машет ру­кой вдоль улицы — вон сюда, мол, иду. Гитле­ровцы не понимают его, он делает вид, что их не понимает. Другой гитлеровец сбоку тычет ему чем-то в плечо. Он оборачивается, и в грудь ему упирается дуло автомата. Гитлеровец пока­зывает рукой на ноги русского: «Снимай, — при казывает он. — Снимай!»