Абрахам Меррит - Три строчки на старофранцузском

– Вы думаете, я сон? – спросила она и, подняв руки, прижала ладони к его вискам, притянув к себе его голову, так что его глаза смотрели прямо в ее.

Лавеллер смотрел, смотрел в глубину, терялся в ней, чувствовал, как сердце его вздымается от того, что он видел в ее взгляде. Ее теплое сладкое дыхание касалось его щек; что бы это ни было, где бы он ни был – он а не сон !

– Но я должен вернуться, назад в траншею! – солдат в нем продолжал цепляться за свой долг.

– Сын мой, – теперь говорила мать, – сын мой, вы в траншее.

Лавеллер изумленно смотрел на нее. Глаза его обежали прекрасную сцену. Потом он снова взглянул на нее взглядом изумленного ребенка. Она улыбнулась.

– Не бойтесь, – сказала она. – Все в порядке. Вы в вашей траншее, но она в столетиях от нас; да, двести лет, по вашему счету времени; и мы так считали когда-то.

Холодок пробежал по его телу. Они сошли с ума? Или он? Рука его коснулась теплого плеча; это прикосновение успокоило.

– А вы? – наконец смог он спросить.

Он заметил, что они переглянулись, и мать в ответ на невысказанный вопрос коротко кивнула. Мадемуазель Люси взяла лицо Питера в свои мягкие руки, снова взглянула ему в глаза.

– Ma mie [ 1 1 мой милый, (фр.) ], – мягко сказала она, – мы были… – тут она заколебалась… вы называете это… мертвыми… для вашего мира это было двести лет назад.

Но прежде чем она произнесла это, Лавеллер, я думаю, понял, что приближается. На мгновение он почувствовал во всем теле ледяной холод, который тут же исчез, исчез как изморозь под горячим солнцем. Если это правда – да ведь тогда смерти не существует! А это правда!

Это правда! Он знал это с уверенностью, в которой даже призрака сомнения не было, – но насколько его желание поверить отразилось в этой уверенности? Кто может сказать?

Он посмотрел на шато. Конечно! Его развалины виднелись в темноте, когда ее разрывали вспышки, в его подвалах хотел он уснуть. Смерть – о, глупые, трусливые люди! – и это смерть? Это великолепное место, полное мира и красоты?

И эта удивительная девушка, чьи карие глаза – ключ к его самому сердечному желанию! Смерть? Он смеялся и смеялся.

Еще одна мысль пришла ему в голову, пронеслась, как ураган. Он должен вернуться, вернуться в траншею и открыть остальным великую истину, которую он обнаружил. Он похож на путника из умирающего мира, невольно наткнувшегося на тайну, которая превращает их лишенный надежды мир в живое небо.

Больше не нужно бояться снарядов, сжигающего огня, пуль, сверкающей стали. Какое они имеют значение, когда это – э то – истина? Он должен вернуться и сказать им. Даже эти два шотландца затихнут на проволоке, когда он шепнет им.

Но он забыл – о ни теперь знают. Но не могут вернуться, чтобы рассказать, – а он может. Он был возбужден, полон радостью, поднят до небес, полубог, носитель истины, которая освободит одолеваемый демонами мир от этих демонов; новый Прометей, который несет людям более драгоценное пламя, чем старый.

– Я должен идти! – воскликнул он. – Должен рассказать им! Как мне вернуться – быстрее?

Сомнение охватило его, он задумался.

– Но они не поверят, – прошептал он. – Нет, мне нужно доказательство. Я должен принести что-нибудь, чтобы доказать им.

Леди Токелен улыбнулась. Взяла со стола маленький нож и срезала гроздь роз, сунула ему в руку.

Прежде чем он их сжал, девушка перехватила цветы.

– Подождите, – прошептала она. – Я дам вам другое послание.

На столе оказались перо и чернила, и Питер удивился, откуда они взялись: до этого он их не видел; но среди такого количества чудес что значит еще одно маленькое чудо? В руке мадемуазель Люси был и листок бумаги. Она склонила головку и принялась писать; подула на бумагу, помахала ею в воздухе, чтобы просушить; вздохнула, улыбнулась Питеру и обмотала бумагу вокруг стеблей роз; положила на стол и приглашающе взмахнула рукой.

– Ваш плащ, – сказала она. – Он вам понадобится, теперь вы должны вернуться.

Она помогла ему одеться. Она смеялась, но в ее больших карих глазах были слезы; красный рот печален.

Теперь встала старшая женщина, снова протянула руку; Лавеллер склонился и поцеловал ее.

– Мы будем ждать вас, сын мой, – негромко сказала она. – Когда время наступит, возвращайтесь.

Он протянул руку за розами с обернутой вокруг стеблей бумагой. Девушка опередила его, подняла цветы, прежде чем он коснулся их.

– Вы не должны читать, пока не уйдете, – сказала она – и опять розовое пламя вспыхнуло у нее на щеках и горле.