Луи Жаколио: Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии

Покончив с завтраком, он взял карабин и, обернувшись к своему другу, сказал:

— Пойду на охоту, Фред!

Сердар нахмурил брови при этих словах, которые, видимо, раздражали его.

— Мы окружены врагами, быть может, шпионами! Будет лучше, если ты останешься здесь.

— У тебя много проектов, и они занимают тебя… ну, а мне что делать?

— Ты ведь знаешь, что твоя голова оценена…

— Да, в двадцать пять тысяч, ни больше ни меньше, как и голова Нариндры.

— Дело не в цене, а в том, чтобы сохранить ее в той же мере, как если бы англичане предлагали за нее целый миллион; ты знаешь также, что мы принимаем участие в весьма важном предприятии, от которого зависит судьба восстания, а вместе с тем и миллионов людей. Неужели ты не можешь пожертвовать минутным развлечением ради такого важного предприятия? Обещаю тебе, что мы сегодня же ночью вернемся на материк, а ты знаешь, что там у тебя будет масса возможностей пустить в ход свой карабин…

— Ты всегда прав, — отвечал Боб покорным тоном, — я останусь. Будь у меня удочка и веревочка, я поудил бы в озере.

Генерал произнес эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог удержаться от улыбки; он почувствовал некоторое сожаление, что отказывает своему другу в удовольствии, и сказал ему, немного поколебавшись:

— Если ты обещаешь мне не отходить далеко от той маленькой долины, что позади нас, в самой пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь нас опасности, поохотившись там часика два; я боюсь только, что ты, увлеченный своею страстью к таким развлечениям…

— Клянусь, что не перейду за указанные тобой границы, — перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.

— Что же, иди, если тебе так хочется, — отвечал Сердар, уже сожалея о своей слабости, — помни только свое обещание! Будь осторожен и не пропадай больше двух-трех часов… Ты мне понадобишься, когда вернется Ауджали.

Не успел еще Фред закончить своей фразы, как Барнет вне себя от радости скрылся позади плотной стены тамариндов и бурао, цепкие и сильные побеги которых спускались густой чащей в долину, указанную ему другом.

Было, надо полагать, часов одиннадцать утра; яркое солнце золотило верхушки больших лесов, которые шли этажами по капризным, волнообразным уступам Соманта-Кунта; озеро Пантер, прозрачность которого не нарушалась ни малейшим дуновением ветерка, сверкало, как огромное зеркало, под ослепительными лучами солнца; исполинские цветы огневиков и тюльпанных деревьев медленно колыхали свои крепкие черешки, как бы ища под листьями защиты от дневного жара; палящий зной, не смягченный никаким облачком, лился с небесного свода, заставляя птиц прятаться под ветками, а диких зверей — в глубине своих логовищ и призывая к покою все, что жило и дышало под этой тропической широтой.

Нариндра и Сами, не отягощая себя мыслями ни о гремучих змеях, ни о кобрах, вытянулись под карликовыми пальмами и предались всем сладостям отдохновения; тишина нарушалась только ясным серебристым звуком карабина с литым из стали дулом, который время от времени пускал в ход Барнет.

Всякий раз, когда этот звук, приглушенный буйной растительностью, которая преграждала путь воздушным волнам, достигал слуха Сердара, последний не мог удержаться от нетерпеливого движения; сидя под тенью баньянов, он продолжал наблюдать за горой с таким видом, как будто был чем-то серьезно озабочен.

Время от времени он складывал руки и, пользуясь ими, как акустическим рогом, внимательно прислушивался к шуму, который доносился из нижних долин со стороны Пуант-де-Галля. Можно было подумать, что он ждет условного знака, так как, послушав более или менее продолжительное время, он с лихорадочным нетерпением брал бинокль и внимательно изучал каждую складку земли, каждый участок лесной чащи, издавая под конец вздох самого глубокого разочарования.

Оставив свой наблюдательный пост, он задумался, и мысли его блуждали среди грандиозных планов, которые должны были удовлетворить два чувства, наполнявших всю его жизнь, — патриотизм и ненависть к извечным врагам Франции.

Это был один из тех людей, которых природа отлила из чистейшей бронзы и которые доказывали наглядным образом, что страсть к великим деяниям и героическая преданность не представляют собой всего лишь отвлеченных идей. Даже не зная его прошлого, можно было смело утверждать, что он не был способен на какие-либо низкие и бесчестные поступки, несмотря на то что перенес много испытаний.