Федор Шахмагонов - Хранить вечно

Курбатов понимал, что молчать и выжидать нельзя. Он попытался протестовать против вывода Кольберга, но тот сжал его руку выше локтя и остановил:

— Не торопитесь! Вы не на допросе и не на следствии! Мы с вами одни, в лесу… Я хочу одного, молодой человек, чтобы вы в наше смутное время выбрали для себя правильный путь! Перед вами возможность сделать заметную для нашей эпохи карьеру! Или… Я не буду торопиться с предсказаниями… Полная неизвестность и нищета!

— Все рухнуло! Я не верю, что в России сейчас может восторжествовать какая-либо сила, кроме большевиков!

— Представьте себе, Курбатов, я согласен с вами! Большевики — это всерьез и надолго в России! Вот видите, в одном пункте мы с вами уже сошлись! Повторяю, большевики — это всерьез и надолго. Но не навсегда! Реванш последует, но мы его будем готовить многие годы. Всякая революция, как все явления жизни, имеет свои взлеты и свои падения. Мы пытались задушить революцию на взлете. Безнадежное занятие. Вы знакомы с историей, Курбатов? Читали о походах Наполеона? Революция во Франции породила его походы… И никто не мог остановить французской революции… Ее остановили процессы, происходившие во Франции. Она сама себя изжила, породила власть Наполеона, и Наполеон задушил революцию… И как только он задушил революцию, как только угас ее огонь, Наполеон потерпел поражение от тех, кого он побеждал. На это ушло пятнадцать лет… Через десять — пятнадцать лет большевизм сам себя приготовит к поражению… Тогда мы и ударим!

— Наполеон потерпел поражение в русском походе, — заметил Курбатов.

— Мы учтем уроки его поражения! — отпарировал Кольберг.

— Ставцев умер у меня на руках, Густав Оскарович… Вы сами выразились, что смерть вас не удивляет… Много ли нас останется через десять — пятнадцать лет?

— Кого это нас? Вы имеете в виду белое офицерство? Это не сила! Я говорю о государствах, для которых неприемлем большевизм!

— Польша, Англия, Япония, Америка?

— И Германия! — добавил Кольберг.

— У Германии немало своих забот! Ей долго теперь не разрешат вооружаться…

Кольберг остановился, вглядываясь в Курбатова.

— Вы наивны, мой мальчик! За это я вас и люблю! Но пора кончать с наивностью… В вашем деле… — Кольберг остановился, подчеркивая паузой слова «в вашем деле». — В вашем деле, Владислав Павлович, затянувшаяся наивность нежелательна. Германию вооружат для удара по России… Только Германия может поставить для войны с Россией солдат. Ни Англия, ни Франция, ни Польша этого сделать не могут. Вся европейская политика на ближайшие полсотни лет будет определяться через Германию и… Через Россию. Надеюсь, вы догадываетесь, к чему я клоню?

На этот раз остановился Курбатов.

— Вы можете не отвечать на мой прямой вопрос. Возможно, вы сейчас будете все отрицать. Но я даю вам некоторое время подумать. Побег с Лубянки был организован ради вас, Курбатов! Разве это не так?

— Я давно понял, Густав Оскарович, что вы к этому клоните. Если вы связываете это с какими-то расчетами…

— Подождите. Не торопитесь, Курбатов. «Нет», как и «да», сказать никогда не поздно. Вы встречались с Дзержинским, после этой встречи определилась ваша судьба. Это так же просто, как гимназическая задачка на первые два действия арифметики. Вы согласились сделаться его агентом. Именно поэтому вы мне и нужны.

Курбатов порывался возражать, но Кольберг остановил его:

— Поверьте, Курбатов, у меня было достаточно доказательств и в Сибири. Неужели вы полагаете, что там я не мог бы вас повесить? Мы не покушаемся на ваши обязательства перед Дзержинским. Мы только хотим, чтобы вы работали и на нас.

— А точнее?

— На тех, кто положил своей целью всерьез бороться против большевизма!

— Точнее?

— На меня лично!

— Я твердо решил взять в руки винтовку…

— И согласились стать дежурным адъютантом у Пилсудского? Неужели вы полагаете, что это для вас сделал Радзивилл? Это я помог… Здесь, около Пилсудского, вы можете быть полезны Дзержинскому, с винтовкой в руках вы никому не нужны!

— Я не понимаю… Может быть, вы, Густав Оскарович, работаете на Дзержинского?

— До известных пределов, через вас, я готов работать на него. Во всяком случае не свои тайны я ему через вас уступлю. Потом мы сочтемся!

— Все прекрасно, Густав Оскарович! Одна беда: я, к сожалению, не работаю на Дзержинского!

— Я знал, Владислав Павлович, что вы будете отказываться, отрицать… Не спешите. Всему свой черед. Возможности перебраться в Россию вы лишены. При первой же к этому попытке вы убедитесь, что у меня есть средства этому помешать… Теперь думайте, до новой нашей встречи. Я не тороплю. У меня есть время.