Федор Шахмагонов - Хранить вечно

— Во Владивосток и дальше на пароходе в Америку… Но я не свободен распорядиться. Рядом со мной Ставцев! И я не знаю, кто еще смотрит за мной! Я принимаю из рук Кольберга благодеяние! Не знаю, что со мной станется, если я попробую пренебречь его благодеянием!

— Вы правы, — это опасно — пренебречь его благодеянием! — подтвердил штабс-капитан. — Здесь, сейчас вы во власти Кольберга… Может быть, там, в других краях, вам удастся уйти из поля его зрения… У меня есть для вас посылка… Я сойду на следующей станции… Вы умеете, играть в преферанс?

— Умею.

— У себя в купе я начну игру. Когда я сойду, вы займете мое место. Я забуду несколько книг и кое-какие выписки из книг и архивов. Те выписки, что в конверте, Для вас. Этот материал никак не может вас компрометировать. Это письма из ссылки вашего прадеда. Они уже приводились в литературе о декабристах. Вы сможете объяснить, что вас заинтересовали мои бумаги, что в этих бумагах вы нашли копии с этих писем. Но я думаю, что вам пока ничего не придется объяснять.

Перестук колес заглушал голоса. Штабс-капитан с тем же скучающим выражением на лице отошел от окна. Прошелся вдоль вагона. Постоял еще с кем-то у окна. Вошел в купе. Очень скоро он сколотил новую партию в преферанс. Курбатов подошел к купе и встал в дверях, словно заинтересовался игрой.

Проводник прошел по вагону, объявил название станции.

Штабс-капитан заторопился, собрал наскоро чемодан и встал. Растерянно оглянулся, ломалась партия. Курбатов предложил свои услуги. Произвели расчет, штабс-капитан выложил проигранное, распрощался и пошел к выходу. Курбатов сел на его место.

Партия затягивалась. Курбатов рисковал. Росли записи. Он прочно осел в купе. Перекладывая подушку, обнаружил под ней книги и пачку бумаг. Посетовали на растерянность штабс-капитана. Книги пошли по рукам. Заглянули в бумаги. Выписки из книг никого не заинтересовали. Курбатов, уходя из купе, забрал бумаги с собой. Ночью, лежа на верхней полке, когда все уже заснули, при колеблющемся свете восковой свечки в фонаре под потолком, раскрыл выписки. В пакете оказались перепечатанные на машипке несколько писем Алексея Курбатова из Ялтуровска, помеченные 1832, 1836 и 1841 годами. Письма сдержанные, как повесть о жизни людей, оторванных от семьи, от жизни. Ни слова жалобы, да жалобы и не могли проникнуть сквозь цензуру Третьего отделения.

А вот и еще одно письмо: «Родная Наташа!..» Так это же письмо к его невесте, к Наталье Михайловне Вяземцевой, объяснение той романтической истории, о которой глухо говорили у них в семье.

«Родная Наташа! Простите меня за смелость, однако мне думается, что иное обращение и невозможно.

Сквозь осторожные стены, просторы Сибири пронесут Вам мой единственный, а может быть, и последний подарок. Когда Вы были девочкой, Вы вынули из волос цветок ландыша и подарили его мне, и стал он знаком моего счастья и несчастья. Я отливал цветок ландыша из бронзы, вспоминая Вас. Вся жизнь моя шла рядом с Вашей, пока не оборвалось все известными Вам обстоятельствами.

Я люблю Вас, нас разделяют огромные расстояния, но сердце мое с Вами.

Ваш Алексей Курбатов ».

ихаил Иванович! Ты помнишь Владислава Курбатова? — Таким вопросом встретил Дубровин вошедшего к нему в кабинет Проворова.

Проворов не торопился с ответом. Он прошел в глубину кабинета, остановился у письменного стола. Дубровин указал ему рукой на кресло. Проворов сел. Годы не прошли бесследно, он погрузнел, время как бритвой сняло его русые волосы, поседели виски, исчезла торопливость и живость в жестах.

— Помнится, — продолжал Дубровин, — расстались вы с ним в тревожную для него минуту… Помнишь? Мы еще ему отправили материалы о его прадеде-декабристе… Последняя встреча с ним нашего человека…

— Помню, Алексей Федорович! — ответил с улыбкой Проворов. — Первое мое дело в ВЧК! Как же не помнить! Сколько же прошло с той поры? Четырнадцать лет! Ничего я о нем не слышал все эти годы. Вы, Алексей Федорович, мне потом сказали, что он избежал ареста… Больше ничего не знаю!

— Это хорошо, что помнишь!

— Мы о нем вспомнили или он о нас?

— Мы о нем как будто и не забывали! И я о нем помню, и ты не забыл. А мы с тобой забыли бы, напомнила бы вот эта папка. Открой и взгляни.

Обычная папка, в каких хранятся архивные дела. Сверху размашистая надпись фиолетовыми чернилами: «Хранить вечно».