Федор Шахмагонов - Хранить вечно

— Долой Нагорцева! Остаются Тункин, Протасов, Курбатов… Как видите, я вас исключаю из этого списка.

— Нет уж, пожалуйста, не исключайте! Все мы должны пройти это чистилище на равных.

— Хорошо! — согласился Кольберг. — Пополним список. Курбатов, Ставцев, Протасов и Тункин… Тункина я исключаю. Заранее и не расследуя. Он алкоголик, почти на грани гибели… Он не нужен, никому не нужен. Значит, Курбатов, Протасов, Ставцев.

— Протасов! — ухватился Ставцев. — Он взят всего лишь на связи…

— Что вы можете о нем рассказать, Николай Николаевич?

— Я в некотором роде лицо подозреваемое…

— Только по вашему настоянию. Мы тут же мысленно зачеркнем вашу фамилию жирной чертой. Я ваш друг, годами испытана наша дружба. Вы могли бы шутя, за рюмкой виски рассказать, что вас перевербовали чекисты, и из этого ничего не последовало бы! Мы включились бы через вас с ними в игру и еще как поиграли бы!

Ставцев выпил залпом еще рюмку виски. Закусил лососиной.

— С вами трудно, Густав Оскарович! Этак можно и умереть от разрыва сердца…

— Не стоит, Николай Николаевич! Из-за таких-то пустяков — и умирать! Курбатов или Протасов! Вот в чем вопрос!

— Ничего я не знаю о Протасове, ничего не могу о нем сказать! Протасов, и все!

— Нет, не все! Протасовы владели имениями в Воронежской, Калужской и Рязанской губерниях. Он наследник земельных владений в несколько тысяч десятин… Земельный магнат!

— Знаю я еще более крупного магната. И вы его знаете! Дервиз! Отдал все имущество большевикам, выпросил у Ленина место преподавателя математики в учительском институте.

— Дервиз — немец, Протасов — русский. Немцы более реально смотрят на вещи. С Протасовым потом. Мне надо будет связаться с начальником контрразведки у Деникина. Остается Курбатов… Зачем ему понадобилось ехать в наш город?

— Это я его об этом просил.

— Просили? Давайте разбираться! Итак, вы выскочили из автомобиля. Прошли проходным двором… Дальше? Когда вы его просили ехать с вами?

— Там я не просил. Я приказал ему идти со мной. Я старше по званию. Я уже не помню, как возник разговор.

— Не торопитесь, не торопитесь, Николай Николаевич! Будем разбираться в каждой мелочи.

— Нагорцев сразу заявил, что ему на юг. И ушел. Я приказал Курбатову, именно приказал, следовать за мной. Потом спросил, куда ему. Он ответил: в Петроград. Можно ли ему было ехать в Петроград? Его перехватили бы на дороге или на улице. Я спросил его, имеет ли он явочные квартиры, он ответил, что надежных явок нет. Я повел его в Хохловский переулок. Шли ночью, таились, шли проходными дворами.

Кольберг задумался.

— Ну, а если бы вы его не позвали, он куда делся бы?

— Не знаю… Наверное, тут же вышел бы из Москвы.

— Без денег?

— А что было делать? Идти под пулю?

Кольберг вздохнул.

— Очень мне мешает ваше утверждение, что вы пригласили его с собой.

— Мешает выстроенной версии?

— О, вы уже начали изъясняться нашим языком. Итак, отмечаем, что вы его пригласили с собой, что вы даже ему приказали следовать за собой.

— Да, и просил его помочь мне добраться до места. Деньги показал, денег дал. Тут он еще о свадьбе…

— О свадьбе потом! Денег дали. Гм!

— Он категорически мне заявил, что никуда не поедет, не побывав в Кирицах. У нас чуть ли не до разрыва дошло. «Потерять честь — это для меня потерять все», — заявил он. Я боялся этой поездки, считая ее безумием. Уже готов был отказаться от него. Думал добираться своими силами. Если бы не болели ноги и не простудился бы я сильнейшим образом, я отказался бы от него. Это был, если хотите, ультиматум.

— Ультиматум? — повторил это слово, отчеканивая каждый слог, Кольберг. — Николай Николаевич, этого вы знать не могли. Но сейчас я вам могу сказать. У Курбатова была явка… Явка сюда, в этот город!

Ставцев ворошил вилкой в горке маслин. Вилка повисла в воздухе. Он тяжело опустился в кресло.

Ну конечно, Кольберг мог бы не подвергать своего друга таким испытаниям. Преодолел столько в пути, трясся от страха быть раскрытым любым патрулем, и вдруг… Вдруг подозрение. Как же еще мог расценить этот пристальный, настойчивый допрос Ставцев? Он же знал, как ему было трудно уговорить Курбатова ехать в Сибирь. Он это доподлинно знал. Как же теперь все это оборачивается?

И шея и лицо налились краской у Ставцева. Он кипел.

— Неужели он вам этого не говорил? — спросил Кольберг. — Мальчик с двойным дном, скрытый мальчик!

Ставцев задыхался:

— Если он от меня мог такое скрыть… О-о-о! Я сам вместе с вами его допрошу!