Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Т.4. Пожиратели огня

— Что вы на это скажете, капитан? — обратился Оливье к Джонатану Спайерсу.

— Я согласен с вашим другом, — отвечал Красный Капитан, — по-моему, он прав. Но если вы все-таки сочтете нужным удалиться, то я последую за вами!

— Благодарю! — сказал граф, пожимая его руку. — Я решил остаться!

Между тем женщины продолжали истязать пленников. Вооружившись острыми кремневыми ножами, они срезали тонкими пластами мясо с разных частей тела несчастных и тотчас же прижигали рану горящей головней, чтобы остановить кровь. Время от времени мегеры прерывали свое ужасное занятие ликующими песнями и плясками вокруг своих жертв, которые с геройским мужеством воспевали, не переставая, подвиги своего родного племени.

— Вах! Вах! — пели они хором. — Нагарнуки — не дети Моту-Уи, Великого Духа; они рождены из грязи! Они не смеют глядеть в глаза воинам! Покажите нам ваши раны, трусливые опоссумы, вонючие коршуны, вас ранили только в спину! Вах! Вах! Нирбоа — славные воины, нагарнуки — женщины!

И так продолжали они петь часами, днями. Если смерть долго не приходила, они все-таки должны были петь даже при самых невыразимых пытках и смеяться, когда обнажали их кости, когда им отсекали член за членом; петь до последнего издыхания, до последнего проблеска жизни, чтобы не прослыть малодушными трусами. Оливье отворачивался, чтобы не видеть всех этих ужасов. Канадец стоял неподвижно, с удивительным стоицизмом относясь к происходившему: он уже не впервые видел все это и сам был некогда привязан нирбоа к столбу пыток.

При каждом новом стихе военного гимна пленных, при каждом их кличе женщины придумывали новые пытки для несчастных. Когда же муки становились непосильными, страдальцы с воем выкрикивали свой военный клич и этим всем заглушали крик невыносимой муки. Но сколько ни крепился Оливье, нервы его наконец не выдержали, и, слабо вскрикнув, он лишился чувств. К счастью, перед этим гостям были предложены освежительные напитки, в том числе и вода, и несколько капель воды помогли привести графа в чувство, так что этот эпизод, среди общего возбуждения и шума остался незамеченным.

— Ах Дик, Дик! Зачем вы заставили меня присутствовать при подобном зрелище! — воскликнул он, и старый траппер был растроган этой почти детской жалобой до слез.

Между тем страшная сцена подходила к концу. День начинал клониться к вечеру; солнце спускалось к горизонту. Матери пяти молодых нагарнуков, замученных нирбоа на прошлой неделе, стали просить, чтобы им было предоставлено удовольствие нанести несчастным смертельный удар, что и было исполнено: это было их законное право. Тогда каждая из них избрала самое ужасное, что она могла только придумать; перо отказывается описывать все это; достаточно будет сказать, что когда изуродованные до неузнаваемости останки человеческих тел были наконец брошены в костер, то они уже не имели ни рук, ни ног, ни глаз, ни носа, ни ушей, ни губ; это были просто окровавленные торсы, не имеющие даже человеческого подобия.

Остальная часть праздничной программы была более отрадной и представляла собой не столь кровавое зрелище. На громадную площадь, то есть целую поляну, окруженную сплошным кольцом воинов, вооруженных длинными копьями, были выпущены с десяток живых кенгуру, и молодые нагарнуки должны были, состязаясь с ними в быстроте ног, затравить их, то есть загонять так, чтобы в конце концов изловить их руками; воины же с копьями не давали затравленным животным прорваться через их цепь. Менее чем за полчаса все десять животных были изловлены и затем торжественно доставлены Верховному Жрецу. После этого молодые воины упражнялись еще в разных играх, проявляя необычайную ловкость, меткость и проворство.

Последний и важнейший акт торжества, то есть самое посвящение преемника хранителя Священного Огня, произвело громадное впечатление на нагарнуков, еще не видевших этого обряда. В тот момент, когда солнце скрылось с горизонта, громадный хор, состоящий из мужчин и женщин всего племени, запел еще раз гимн Священному Огню, и Великий Хранитель, или Верховный Жрец, держа за руку своего старшего сына и преемника по должности, медленно прошел через громадный костер, достигавший свыше тридцати футов длины и сооруженный наподобие двух толстых стен, сходящихся между собой в вершине, то есть наподобие туннеля в пирамиде. Под этой горящей пирамидой, сквозь этот узкий проход должны были пройти, торжественно и плавно, отец и сын — хранители Священного Огня. Три раза повторили они этот фокус, приведший всех в восторженное недоумение, кроме графа и Красного Капитана.