Андре Лори - Наследник Робинзона

— Почтеннейшая публика — продолжал он, — честь имею объявить вам, что представление сейчас начнется!.. Господин Доминик намерен оставаться у себя. Торжественная драма в пяти действиях с удержанием эмеритального вычета и раздачей господам старшим в ротах и выдачей на руки господами капралами нашему брату, рядовому матросу, разнообразный дивертисмент для тех, кто получит разрешение съехать на берег, и финальный акт суток в трюме для тех, которые погрешат против соблюдения благоразумия и умеренности в удовольствиях!..

— Паша!.. Закрой свой клапан, глупый кашалот!..

И вдруг, точно по мановению волшебного жезла, воцарилась полнейшая тишина.

Паша (таково было прозвище капитана Мокарю) действительно появился на палубе в этот момент.

— Вот теперь как раз время обратиться к нему с твоей просьбой, мальчуган! — сказал Керадек молодому юнге с белым и румяным лицом, слегка поддав ему коленцем в виде дружественного подбадривания.

Кедик, так звали юнгу, покраснел, как пион, затем побледнел как полотно при мысли о страшном поступке, на который он должен был решиться. Он рад был бы провалиться сквозь землю, но все глаза были обращены на него, и его уважаемый старший, его ментор и наставник, Керадек, осчастливленный наибольшим числом медалей из всех марсовых матросов сказал свое слово, — как мог он теперь идти на попятный. Дрожа всем телом, как преступник, Кедик подошел к командиру, немилосердно комкая в руках свою шапку. В тот момент, когда Паша, расхаживавший, точно маятник, взад и вперед позади большого люка, подошел к тому месту, где его поджидал юнга, этот последний выступил вперед и остановился перед командиром как вкопанный.

— Что еще? Что тебе надо? — спросил командир угрюмым тоном, в котором нетрудно было разобрать известную долю добродушия и доброжелательства.

— Я записан в приказе на завтрашний день, а мне очень хотелось бы съехать на берег! — робко вымолвил он.

— Аа, ты внесен в приказ, попал под запрещение — значит, нельзя… Впрочем, я буду давать разрешения всего на два часа, не больше.

— О, мне довольно было бы и одного часа, командир, — продолжал все так же робко своим кротким молящим голосом Кедик, продолжая мять и комкать в руках свою шапку.

— Да, в самом деле? Да какие же у тебя могут быть особо важные дела на берегу? что тебе там делать?

— Сегодня, видите ли, господин командир, день Святого Доминика, и я желал бы послать свою получку домой, хотел сам отправить ее на почте!

— Аа… — промычал Паша, заметно смягчаясь, и ласково взглянув на юношу. — Так вот зачем ты хочешь съехать на берег? А по какому случаю ты попал в приказ, что ты такое сделал?

— Я опоздал сегодня на полминуты к уборке блюд.

— Хорошо. Я поговорю с каптенармусом. Ты получишь свое разрешение, сын мой, — уже совершенно отечески ласково промолвил командир и стал снова продолжать свою безмолвную прогулку позади люка.

Кедик отошел к своему месту восхищенный и счастливый.

Новость, которую он сообщил своим товарищам, мигом облетела весь фрегат и привела в отчаяние весь экипаж.

— Пропали наши разрешения!.. Как видно, старый забрал в голову не давать нам разрешений дольше, чем на два часа… И это, вероятно, благодаря этим проклятым увальням, которых мы должны принять на судно!.. Проклятые пентюхи — сухопутные собаки!.. Возможно ли лишить целый экипаж отпуска из-за этих воробьев… Черствый сухарь Паша!.. Уж я наверное не стану плакать, когда он выйдет в оставку!.. Два часа разрешения после целых двух месяцев плавания… Нечего сказать, щедро!.. Смотри, берегись, командир, ты израсходуешь все свои запасы великодушия!.. Проклятая служба! что и говорить!.. Скажи по правде, Барбедетт, не согласился ли бы ты лучше сейчас же пойти ко дну с ядром, привязанным к ногам, чем нести такую службу? Эх, сотни, тысячи дьяволов!.. да от этого, право, можно повеситься на грот-марсе… Ах ты, черствая корка!.. Негодные пузаны, пентюхи пехотные! Все из-за вас, проклятых…

В таких словах выражалось негодование и досада экипажа «Юноны», между тем как капитан Мокарю, заранее уверенный в том впечатлении, какое должно было произвести на людей объявленное им решение, посмеивался в бороду, разгуливая мерным шагом взад и вперед по палубе.

«Ворчите себе, ворчите, сколько вам нравится, ребятушки! — мысленно говорил он, заранее наслаждаясь своей хитростью. — Посмотрю-ка я на них завтра, когда им всем объявят разрешение съехать на берег на пять часов!.. Они покажутся им слаще целого дня отпуска, доставшегося им без труда… Знаю я их, этих больших ребят-то!».