Валерий Поволяев - За год до победы - Авантюрист из «Комсомолки»

– Ну, товарищ комиссар госбезопасности, – голос Сергеева сделался более решительным: он пока не понимал, чего хочет предложить Прохоров. – Не знаю, – Сергеев приподнял плечи. Если дадим ему такую возможность, то, наверное, будет получать награду. Указ-то подписан. Сам Калинин подмахнул, не поленился. Я проверял.

– Калинин – раззява, – не выдержал комиссар госбезопасности. – Значит, Герой наш… Пургин этот, он готовится поехать в Кремль?

– Выходит, так.

– В Кремль мы его пригласим, награду он захочет получить… Обязательно захочет!

– Так точно! – Сергеев наконец понял, в чем дело. – Как всякий нормальный человек.

– Вот именно – нормальный. А этот самый… новоиспеченный, – Прохоров заглянул в бумаги, лежавшие перед ним, он постоянно забывал фамилию Пургина, – Пургин, он нормальный или нет? С одной стороны, у него все на месте: и ноги, и руки, и то, что положено мужику. А с другой – наглость, как у египетского фараона. Во всех случаях он пойдет в Кремль. А в Кремль, как известно, с оружием не ходят даже маршалы – не положено. Значит, будем брать Пургина в тот момент, когда он поедет в Кремль на награждение. Ясно?

– Так точно, товарищ Прохоров!

Как договорились, так славные дзержинцы и поступили. Командовал задержанием Пургина верный сын «домика на горке» Сергеев, это ему принадлежал небесный голос, который Пургин запомнил навсегда.

Больше Пургина никто не видел. Не думаю, чтобы он попал под колесо репрессивной машины, превращающей всякого, даже выдающегося человека в мясной фарш – обитатели «домика на горке» заинтересовались Пургиным, такой человек был им нужен, этой организации требовались талантливые люди, прохиндеи и выдумщики, такая публика требовалась в разведке и в контрразведке, а уж в следовательской аппарате – тем паче.

Вполне возможно, года через два он всплыл где-нибудь в Голландии под видом преуспевающего эмигранта, сына белого полковника, погибшего под Екатеринбургом, или сбежавшего за кордон главного инженера шахты в Донбассе, либо в Криворожье, стал коммерсантом, владельцем бензозаправки, банкиром, продавцом недвижимости, владельцем автомобильных мастерских, оракулом, монахом, настоятелем баптистской церкви, коммивояжером, судебным репортером, футбольным судьей, художником цирка, актером театра на Монпарнасе, певцом в «Ла Скале» – Пургин мог быть – и это реально, – кем угодно. Замыслы у него никогда не расходились с воплощением.

Не верю, чтобы Пургина сгноили где-нибудь в атомных рудниках Шпицбергена или в зоне на Колыме – Пургин остался жить. Такой точки зрения, кстати, придерживаются немногие из тех, кто знает эту историю.

Хуже было с сотрудниками «Комсомолки». Вот она-то попала под пресс. Арестованы были и главный, и редактор военного отдела – кажется, этот отдел уже величали оборонным, так звучало мягче – Данилевский, и унылый педант Георгиев, и старательный сотрудник Толстолобов, была арестована и Людочка – ей тоже пришили пятьдесят восьмую статью. Через три месяца после Пургина «Комсомолка» стала совсем иной, в ней работали уже незнакомые люди, которые начисто постарались выветрить из темных коридоров газеты дух былого, и это наводило на печальные мысли.

И последнее. Прошу тех, кто будет читать эту повесть, не искать параллелей, совпадений в фамилиях, в портретах, в эпизодах, в судьбах – я не ставил перед собой задачу дать все точно, с математической скрупулезностью, главное для меня было другое – рассказать то, что я когда-то услышал, узнал, увидел.

Коктебель – Голицыно – Москва,

август – октябрь 1991 г., ноябрь 2002 г.