Этот был не военный, а очень даже штатский. Журналистом обозвался. Есть такая масть среди грамотных людей. Ну, журналист и журналист, мне-то «по-барабану», лишь бы рюкзак с камнями исправно таскал, Тоже ничего паренек: под два метра ростом, лысый, как колено девушки, и веселый. А с лица, прямо скажем, не красавец. Даже наоборот — скорее страшненький. Один шнобель, свороченный градусов на десять на сторону, чего стоил! Ну, нам «не с лица воду пить». Главное — не унылый. Этакий плешивый оптимист и кладезь анекдотов. Его круглосуточная веселость и непрерывный стеб, перемежающийся еврейскими хохмочками, с непривычки как бы даже несколько утомляли, но со временем все как-то привыкли. Да и юморил он не зло и не плоско.
Характерной особенностью Юры Зальцмана, кроме свороченного на сторону хищного клюва и постоянных приколов, была рельефная мускулатура. Для своих лет и профессии — накачан он был очень неслабо. Рожа страшная, а мышцы — загляденье, прямо как у Шварценеггера.
Работяги в отряде в основном, как я уже упоминал, не из колледжей и не от пишущих машинок — почти у каждого пара-тройка судимостей в активе имеется. Бичи, одним словом. И вот как-то раз лысый Юра шутливую возню с этими рецидивистами на лужайке устроил. Один против семерых. Расшалились мужички, разыгрались.
Не успел я решительно пресечь веселье — в поле любая травма считается производственной и влечет за собой автоматическое лишение премии всех сотрудников, — как все было окончено. Он, Юра, за несколько секунд уложил на травку всех в ряд. Уложил плотно и ровненько, но никого не травмировал: ни одного вывиха или перелома. И даже лысина у него не вспотела. После этого случая в глазах бичей авторитет журналиста вырос неимоверно.
В отряде и к Гене, и к Юре сезонники-бичи с почтением относились. Уважали. Они, вообще-то, любого, кто грамотно харю начистить может, уважают. Такой народ. Но мне почему-то кажется, что если бы на месте Юры во время массовой возни случайно оказался полковник Гена, отряд вполне мог остаться без премии. Невооруженным глазом просматривалось, что школы у них очень разные. У Юры — спортивная такая, правильная, а у Гены… Да и вообще, Гена габаритами хоть и уступал Юре, но выглядел как-то покруче, пожестче, что ли…
В общем, полковник Гена и журналист Юра по-жизни были закадычными друзьями, которые решили провести свои длинные отпуска на природе, занимаясь хорошим и полезным мужским трудом. Нормально. Случается.
Я маршрутил и с одним, и с другим, и с обоими вместе. Интересные ребята, невредные, и мы, как водится среди российской интеллигенции, к коей я себя лишь в силу образовательного ценза причисляю, базарили много и подолгу. Особенно в тоскливые и тягучие дождливые дни, да под бутылочку — и «за жизнь», и «за политику», и, в общем-то, достаточно откровенно.
В то-время уже никто ничего не боялся. Гласность расцвела, и социализм «с лицом» вплотную к капитализму пробивался. Да, ничего уже не боялись и плохого ничего не ждали. Мнилось всем тогда, что хуже, чем есть, быть не может…
Так сложилось, что все три месяца мы бок о бок жили в одной палатке. Закорешили, телефонами обменялись, но в конце концов осень настала, грачи улетели. Снег пошел, ветры северные задули, полевой сезон окончился. Я подписал им командировки, и ближайшим вертолетом они улетели на базу партии за расчетом. Неплохие парни, но, как говориться, разошлись наши дорожки.
Поначалу в Питере даже перезванивались, пару раз встречались, старались не терять связь. Особенно с Юрой Зальцманом. Потом, как всегда бывает все реже, и реже. Потом и вовсе потерялись. Надолго. Почти на шесть лет.
«Глупый пингвин робко прячет тело…»
М. Горький
Миром правит не Господь Бог, и даже не законы физики — миром правит случай.
Ежедневно в Санкт-Петербурге под колесами автомобилей оказывается около десятка человек. Большинство из них отделываются травмами различной степени тяжести, потом долго лечатся. Погибают лишь некоторые, самые невезучие. И вот в число этих невезучих случайно попал иностранец Майкл Фридман.
Бывший советский гражданин Михаил Борисович Фридман за годы, прожитые в Канаде, настолько привык к тому, что переходить улицу следует только на зеленый свет, а красный сигнал для всех является запрещающим, что как только этот зеленый загорелся в глазке светофора, он, не раздумывая, шагнул на «зебру» пешеходного перехода…
Водитель троллейбуса «десятки», шедшего по Большому проспекту Васильевского острова на приличной скорости, к несчастью Майкла Фридмана за рубежом не бывал и пешеходов уважал чисто теоретически.
Читать дальше