Икста Мюррей - Золото Монтесумы

— Попалась! — удовлетворенно пробормотал он.

Выхватив у Марко сверток, я распаковала его и обнаружила внутри обычную картонную коробку.

С бьющимся от волнения сердцем я открыла ее. Там находилась папка, завернутая для сохранности в мягкую серебристую ткань. В ней лежали какие-то записи.

В сложенном пополам плотном листе бумаги я обнаружила несколько очень тонких, хрупких на вид и древних страниц из какого-то неизвестного мне манускрипта. Я бережно расправила их.

Текст был написан от руки изящным почерком со множеством росчерков и завитушек. На некоторых страницах виднелись остатки сломанного сургуча. Я сложила письмо, совместив края, и передо мной возникла старинная печать с геральдическим изображением волка, вставшего на задние лапы.

Со временем чернила на этих страницах выцвели и стали голубовато-серыми, но изящное начертание букв соответствовало каноническим прописям итальянского языка эпохи Средневековья. К счастью, я свободно владела им.

Испытывая глубокое благоговение, я держала эту драгоценность — древний текст, исполненный такой красоты и изящества, которые мне приходилось видеть лишь у мастеров каллиграфии времен Ренессанса.

Находясь в состоянии священного трепета, я просто пожирала глазами старинное послание.

— Кажется, вы находите его интересным, — тихо засмеялся Марко.

«Дорогой сэр, я очень надеюсь, что Вы находитесь в добром здравии, и предлагаю ознакомиться с прилагаемым письмом, представляющим подлинный раритет.

Если у Вас возникли проблемы с переводом или какие-то иные вопросы, прошу не стесняться и немедленно звонить мне в любое время. Помните, что Сото-Релада всегда к Вашим услугам и готов исполнить любой, даже самый трудный заказ!

(Нижеприведенное письмо переведено со староитальянского языка Лолой Санчес, позволившей себе некоторые поэтические вольности.)

1 июня 1554 года

Венеция

Мой дорогой племянник Козимо, герцог Флорентийский!

Я пишу это послание в ответ на просьбу о финансовой поддержке, необходимой для осуществления овладевшей тобой совершенно вздорной затеи — сражения против Сиены. Твое стремление к бряцанию оружием весьма меня огорчило, поскольку я считаю эту войну противоречащей здравому смыслу, о чем не раз говорил. Мы могли бы обсудить это, если бы ты удостоил меня аудиенции. Когда я виделся с тобой в последний раз? Тогда, когда был изгнан из Флоренции вместе с женой Софией. Кажется, это было в двадцатых годах, вскоре после возвращения из Америки. Всего несколько месяцев мы наслаждались роскошью фамильного дворца. Я часто вспоминаю великолепный зал для трапез, полный таинственности и чарующей красоты: сверкающие позолотой фризы с фигурами дев, тайные ходы, фреску «Похищение Прозерпины.» — все эти изящные произведения искусства, которые я выписывал из других стран и бережно хранил. Особенно мне хочется отметить одну милую вещицу, а именно — карту Италии в замечательном исполнении Понтормо.

Я являлся, по сути, пленником, мне позволялось лишь после ужина уединяться в лаборатории и заниматься там поиском лекарства от моего недуга, так мучившего меня.

Признаться, я ошеломлен тем, что после столь дурного поступка по отношению ко мне у тебя хватает совести просить средств на войну.

Однако, поскольку судьба рода Медичи волнует меня гораздо больше, чем твое сумасбродство, моим решением было удовлетворить твою просьбу. Этого требует честь нашей семьи. Еще древний Платон оставил нам изречение, исполненное глубокой мудрости: «Имя твое — твоя судьба».

С этим, письмом посылаю тебе шесть сундуков серебра, триста солдат и свою шпагу — в качестве залога.

Да, да, Козимо, через две недели я лично намерен прибыть на поле брани в Сиену; если уж даю деньги, то хочу видеть, на что они истрачены.

Одновременно с серебром тебя ждут еще два подарка.

Первый — это предсказание. Думаю, что я погибну в этом сражении. Теперь, когда моя дорогая София покинула меня, скончавшись от воспаления мозга, мне представляется бессмысленным цепляться за жизнь и уцелеть на поле битвы, хотя я полон решимости уложить на месте не одного противника прежде, чем покину этот бренный мир.