Мэри Брэддон - Тайна индийских офицеров

Селение Лисльвуд было взволновано известием о несчастье, постигшем владельца Лисльвуд-Парка.

Рано утром, на другой день после бегов, несколько пахарей, отправляясь на работу, нашли сэра Руперта Лисля — разбитого, изуродованного, окровавленного — на малолюдной дороге, что идет от Чильтона к Лисльвуду. Обломки экипажа валялись на земле; оси были поломаны, одно колесо разбито, а сбруя разорвана на куски.

Рабочие принесли носилки и, положив на них тело бесчувственного баронета, отнесли его за три мили к доктору в селение Унтергиль, стоящее на полдороге от Лисльвуда.

Деревенского эскулапа они застали за завтраком. Увидев больного, он тотчас же встал из-за стола. Боязливая и любопытная толпа крестьян заполнила окна и двери маленькой приемной, где по указанию доктора сэра Руперта Лисля положили на стол.

Одна нога его была совершенно раздроблена, правая рука — тоже, плечо вывихнуто.

Осматривая все эти повреждения, врач сильно призадумался.

— Знают ли его имя люди, которые принесли джентльмена? — спросил он.

— Нет, они нашли его на дороге около разбитого экипажа.

— Неприятный случай, — сказал доктор, — состояние больного чрезвычайно опасно.

Он мог бы сказать, что больной безнадежен.

Все это время сэр Руперт находился в полнейшем беспамятстве.

В кармане его жилета нашли маленький порт-папье, украшенный эмалью и жемчугом, и по карточке узнали имя и звание его владельца.

Унтергильский врач был молодым человеком, который никогда не имел счастья лечить влиятельную личность; его посетителями были богатые фермеры и удалившиеся от дел торговцы. При мысли, что ему придется лечить настоящего баронета, он побелел и стал почти таким же бледным, как и его пациент.

— Извольте растворить настежь окна и двери, — сказала он, — да уходите отсюда: при таком стечении народа невозможно дышать. Ступайте по местам и дайте сэру Руперту прийти в себя.

Сэру Руперту! Так это был лорд Лисль из Лисльвуд-Парка — бесчувственный, безжизненный, покрытый пылью, в окровавленной одежде на столе в кабинете мистера Дэвсона!

Эта новость не могла убедить присутствовавших уйти поскорее: они направились было к выходу, но потом тихонько повернули назад. Состояние сэра Руперта не предвещало, что он может скоро прийти в сознание. К его ноздрям подносили нашатырный спирт, натирали виски уксусом, прыскали на него холодною водой — но когда он наконец открыл налитые кровью глаза, то только для того, чтобы бессознательно осмотреться вокруг и закрыть их.

Молодой доктор решил послать в лучшую гостиницу за лошадьми и экипажем, чтобы отвезти баронета в Лисльвуд.

Полдюжины крестьян отправились исполнять это поручение, в то время как прочие остались на месте, чтобы узнать, что будет дальше. Эти добрые люди, должно быть, воображали, что мистер Дэвсон за какие-нибудь полчаса вправит разбитые члены баронета и вернет ему здоровье.

Огромный, тяжелый старинный экипаж, запряженный белой лошадью, с шумом и грохотом подъехал по неровной мостовой и остановился у дома доктора.

Баронета положили на матрац и бережно понесли в экипаж. Здесь матрац прикрепили каким-то замысловатым способом к изъеденным молью каретным подушкам. Доктор, запасшийся микстурами, примочками и бутылкой спирта, поместился возле больного. Он отдал старому кучеру нужные приказания: доктор хотел побыстрее сдать баронета с рук на руки его жене и друзьям.

Оливия Лисль завтракала в библиотеке возле готического окна. Она была не одна: миссис Варней лежала на кушетке по другую сторону окна и зевала над каким-то журналом. Нельзя сказать, чтобы эти женщины были очень дружны, но они никогда не ссорились друг с другом. Ада Варней равнодушно взирала на все, кроме роскошных платьев, изысканных обедов, щегольских экипажей и красивого замка. Получив все это, она жила всегда в мире и согласии со своей судьбой и сделалась самой любезной женщиной на свете. Лисльвуд осуществил все желания Ады. Она сознавала, что майор играет практически главную роль в замке, и потому считала себя равной с Оливией.

Ни та ни другая не беспокоились относительно долгого отсутствия баронета и его друга. Оливия вообще интересовалась мужем только как вредным и гадким животным. Ада, наоборот, питала такое бесконечное доверие к блестящему майору, что не стала бы тревожиться, даже если бы он пропал на целый месяц; но ее, разумеется, утешила бы мысль, что ее муж имеет для этого разумные причины.