Андрей Уткин - Город зомби и Ночная рубашка

— Всё-всё-всё, — покорно открывал Олег дверку, — выхожу-выхожу…

— Руки на капот, — почувствовал жирдяй власть в своём голосе.

— Ну всё, мне надоело выслушивать эти разговоры, — сказал тот мертвец, которого, единственного, наделили способностями имитировать человеческую речь.

Он вышел из лесу и надвигался прямо на полковника. В его поведении чувствовалась крайне серьёзная угроза и в руках он должен сжимать кое-что другое. Совсем не то, что придавало ему смешной вид. У него должен быть один из бластеров, которые всем зомби выдали пришельцы с той гигантской «тарелки».

В руках ходячего мертвеца была голова оторванная. Её рот был раскрыт, то ли в крике ужаса (в предсмертной агонии), то ли в стремлении напасть на того, к кому её несут.

— Во дают! — заржал водитель «уаза», глядя на Юдашева, который порядком струхнул при виде подходящего мертвеца и надвигающейся «опасности», в виде оскаленной глотки людоедской головы, капающий, то ли слишком густой кровью, то ли чьими-то кишками.

— Это не смешно, — заметил ему Юдашев. — Это отвратительно.

— Я не смеюсь, — оправдывался шоферюга. — В основном, я поражаюсь. Тому, каких высот достигли эти твари. Теперь они могут не только стрелять или разговаривать, но и… Но ведь, согласитесь! Это же невозможно. Мертвецу попадаешь в голову и — пиши пропало — его бессмертию настаёт вечный конец!

— Ты хочешь сказать, что эта башка ничего не способна со мной сделать?

Полковник это говорил и всякий раз отскакивал в сторону. Ему не были известны все эти возможности, над которыми так веселился этот болван-водитель… Но, может, дело просто в том, что он действительно болван? И он зря веселится. Если остановиться и не бегать вокруг «уазика», то голова ничего не сумеет сделать? Зомби бессильны, если они видят, что их нисколечко не боятся.

— Уверен, она даже Вас не видит!

Но в это время башка вырвалась из лап ходячего трупа, подлетела, словно тот мячик, и вцепилась в плечо Юдашева!

— Чёрт! — завыл «полкан», глядя на опешившего дурня-водилу, в хихикающей роже которого застыл ужас (он подавился собственным смехом — он торчал в его глотке, как кость в горле). — Сделай хоть что-нибудь! Не стой, как истукан!

Испуганный водитель подбегал к своему командиру, пытался сбить с его плеча эту бестолковку, но наддавал по ней с такой брезгливостью, словно голова была вытащена из топки. Словно, она кипела, как варево в котле какой-нибудь старухи-ведьмы.

Наконец отлетела бестолковка! В зубах её торчал полковничьий погон, выдранный с мясом… Она всё ещё вертелась, «бегала» по асфальту, осатанело растрясывая в зубах свою добычу, как терьер тряпку.

Обоих (не столько самого полковника, сколько водителя) ужасало больше не то, что этот «говорящий зомби» посмел поднять руку на военного офицера (если бы офицер оделся по гражданке и на нём только была рубаха, зубы легко прокусили бы то же место до крови), а замаранная честь мундира. Вот это поистине было ужасающим зрелищем. Уж лучше бы нарядиться в летнюю рубашку! Уж лучше бы голова прокусила его до крови, чем такая шокирующая «нелепая случайность»! Что он теперь скажет в части? «Поцапался» со своим дружком детства (совершенно дурацкие «детские» обиды) и он натравил на меня своего зомби»?!

Зомби (тот, которого «натравил друг детства» на одного военного офицера) в это время медленно подходил к беснующейся голове (зубы её уже были не зубы — рыбьи клыки; изо рта ползла зеленоватая пена), поднимал её поглаживал и успокаивал. Мол, перестань, ну, не сердись, а то ты так и не укусишь этого подлеца: тебе постоянно будут мешать его погоны!

Всё то, что кусала отгрызенная голова, должно оказываться в «мешке с дерьмом» (говорящем зомби). И, если бы они сожрали целого офицера, то там, далеко в звёздах, могла бы заработать (чисто случайно, как восстают из гроба мертвецы) машина телепортатора. Ведь им там так нужен офицер военный! Ведь, если не случится войны, то планета так и будет продолжать «имитировать Землю». У них не может начаться своя (настоящая) жизнь! Потому что они не смогут ничего никогда отвоевать у других цивилизаций!

Погон уже был выплюнут, лежал на дороге (как тот огурец, который никто не ест), вокруг него всё ещё пузырилась пена зелёная…

— Взять его… Фас… — слышали все утробное гудение (голос мертвеца-чревовещателя) существа, которое не открывало рот, не шевелило губами, а шло всё и шло…

— Прекрати немедленно, — повторял Павл Иваныч уже, наверно, в третий или четвёртый раз. — Я тебя предупреждаю! Я буду стрелять!