Леонид Платов - Дата на камне

Для немецкого разведчика, разбомбившего в тундре старый котлован и кучу плавника на берегу, Потаенная так и осталась Потаенной, то есть надежно скрытым и неуязвимым постом наблюдения и связи. Никто на берегу Ямала не пострадал. Но постам, территориально более близким к тем участкам военно-морского театра, где разыгрывались главные события в сорок первом году, пришлось туго.

Если память не изменяет мне, пост Пумманки подвергался бомбежкам и обстрелам с самолетов шесть раз, пост Вайталахти — пять раз, пост Цып-Наволок — три раза, цыпнаволокский участок службы наблюдения и связи и другие строения — что-то около семи или восьми раз.

Больше всего пострадала злосчастная станция Кутовая. После пяти воздушных налетов она была разрушена полностью. В Териберке сгорел жилой дом, были убиты три матроса и ранены пять. На Цып-Наволоке был поврежден жилой дом, разрушены отдельные агрегаты, пострадали жилой дом поста Вайталахти, блиндаж поста Пумманки. Несколько матросов были ранены.

Привожу эти данные по памяти, но с достаточной степенью точности.

Да, враги били по нервам, по нервной системе нашего флота!

И все-таки люди на постах держались. Удивительные это были люди!..

Связисты-новоземельцы, к примеру, предпочитали, несмотря на бомбежки, жить не в землянках, а в домах.

Но на Новой Земле были высокие скалы, за которыми постройки не просматривались с моря. В Потаенной никаких скал на берегу не было.

Стало быть, здесь полагалось строить землянки?

Конечно, в отношении комфорта — не блеск, согласен. Это такие ямы в два метра глубиной, вместо крыши настил из досок, устланный толом или рубероидом, сверху вдобавок прикрытый аккуратными квадратами мха и торфа — для тепла и одновременно для маскировки.

Но мичман Конопицын доложил, что рельеф местности на Ямале позволяет строить не землянки, а дом. Я поддержал его рапорт. С моим мнением посчитались, так как я был единственным человеком в штабе, бывавшим в Потаенной.

Строительство дома Конопицыну было разрешено.

Однако, по словам Гальченко, до середины сентября связисты поста жили еще в палатке.

Затем их, кроме дождя и зарядов, начали нещадно хлестать штормы.

Однажды шквальным порывом чуть было не унесло жилую палатку — ее с трудом удержали за распорки, не то она, как белая бабочка, упорхнула бы в тундру.

Гальченко с опаской поглядывал на вздрагивающий от порывов ветра, колышущийся над головой непрочный полог. Неужели придется жить под ним и зимой? Хотя изнутри палатка подбита байкой, а посредине стоит чугунная печка, все равно не высидишь здесь в тридцатиградусные морозы.

На чугунной печке, стоявшей в палатке, связисты готовили себе пищу.

Запасы, достаточно солидные, не только не таяли, а, словно бы по волшебству, пополнялись день ото дня. Это было связано с уже упоминавшимися мною регулярными патрульными поездками на шлюпке вдоль побережья.

Предпринимались они обычно после шторма, который срывал мины с якорей и выбрасывал их на берег. Мины мичман Конопицын подрывал самолично — недаром он служил раньше на тральщиках.

Во время патрульных поездок большое внимание Конопицын уделял также плавнику.

Ближайшие к Потаенной «кошки» — маленькие песчаные пляжи — были завалены плавником, великолепным строевым лесом, сибирской сосной и елью, которые остались от разбитых плотов-«сигар» и от пущенных ко дну лесовозов.

Тут-то, карабкаясь по беспорядочно наваленным бревнам, Гальченко понял, каким точным было сравнение со спичками, рассыпанными по столу. Мичман Конопицын, видите ли, был привередлив, он желал «товар» только на выбор! Понравилось ему торчащее из кучи бревно, тюкнул топором, удовлетворенно улыбнулся: звенит! Но попробуй-ка вытащи облюбованный «товар» из-под бревен, лежащих наверху!

Среди даров моря иной раз попадалось кое-что и поинтереснее, на взгляд Гальченко, а именно: предметы, уцелевшие после кораблекрушения и прибитые к берегу.

Однажды у полосы прибоя он увидел странный светлый камень, совершенно круглый. Волны то накатывали его на гальку, то неторопливо откатывали в море.

— Подгребай! — приказал Конопицын. — Это окатыш. Ящик с лярдом разбило о камни, лярд всплыл и плавает.

— А почему он круглый, как шар?

— На гальке волной обкатало его. Потому и название — окатыш. Видишь, кое-где в нем галька темнеет, как изюм в булке?

И шар лярда был подобран и улегся на дно шлюпки, чтобы впоследствии отправиться в котел или на сквороду.