Иосиф Ликстанов - Зелен камень

У Георгия Модестовича, шефа школьного минералогического кружка, каких много в Горнозаводске, Павел и Валентина бывали запросто. Старик, которого они за глаза называли мил-другом, обращался с ними строго, покрикивал, если они своевольничали за его станочком, но в добродушные минуты рассказывал удивительные истории о редкостных камешках, о горных тайностях.

— Нет, не сплю и не собираюсь, — сказал старик, когда Павел сел против него за стол, накрытый клеенкой, и налил себе чаю. — Коротаю ночь с думками своими да чаек тяну. Посиди, посиди со мной, сын милый. Разговор заведем, враз умнее станем.

Прихлебывая из каменной кружки с лазоревыми цветочками, старик, улыбаясь, смотрел на Павла. На первый взгляд странное несоответствие было между синими, даже сиреневыми детскими глазками Георгия Модестовича и громадными усами, которые густо разрослись под круглым красноватым носом и соединились с такой же бородой, буйной, жесткой, изжелта-белой.

— Что давно не бывал? Я, поди, соскучился по тебе да по Валюшке.

Узнав, в чем дело, он потянулся через стол, легонько потрепал Павла по плечу и проговорил с уважением:

— Ну, поздравляю, поздравляю, горный инженер! Знал я, знал, конечно, что ты диплом держишь: в газете про тебя писали, как же!.. Ты теперь для государства нужный человек. В «горе» работать — это, знаешь, не на кулачках боксом драться, да… И когда это вы с Валюшкой поднялись, когда успели — не постигаю!

Вскочив, он прошаркал через просторную и почти пустую комнату, выдвинул из-под железной койки пестрый сундучок невьянской работы, порылся в нем, сунул что-то колючее в руку Павла и свел его пальцы в кулак.

— Возьми, коли по душе придется, — сказал он сердито, сел на место и снова замерцал своими сиреневыми глазками.

Павел разжал пальцы: на ладони лежала звезда густого рубина.

— Что это вы, Георгий Модестович, такую ценность! — запротестовал он.

— Ты не о рублевке думай, а на работу гляди! Сколько ко мне ходишь, а умен еще не стал! — прикрикнул на него гранильщик обиженно. — «Ценность, ценность»! Сам знаю, что ценность. А грань-то какова, вот о чем думай…

— Ваша грань, что тут еще скажешь!

Восхищение, прозвучавшее в голосе Павла, разгладило морщинки, набежавшие на выпуклый лоб Георгия Модестовича.

— Ну и носи, будь здоров-удачлив, — пожелал он. — На пиджак нацепи, коли своего ордена по скромности не носишь, вот так… Я рубин люблю. Говорят, что он крови сродни, а я этого не признаю. Пустой разговор! Рубин, знаешь, есть сгущение огня, рубин-камень от огня взялся. Милый камень, теплый. У меня и для Валюшки Абасиной такая звездочка наготовлена. Ты ей не сказывай. Девицам, знаешь, только несуленый подарок дорог…

Вдруг он сорвался с места, открыл дверь на балкончик, распахнул боковое окно и погасил лампочку, свисавшую над столом. Тотчас же все преобразилось, все наполнил тончайший свет — и синий, и чуть желтоватый, и точно розовый. Светоносное облако на востоке, будто завороженное тишиной, лежало неподвижно. Невозможно было ввести эту красоту в рамки человеческого представления. Ни один пурпурный, вишневый, красный камень не мог бы послужить мерой для легкого, живого света, разлившегося между небом и землей.

— Видишь, какое богатство батюшка Урал кажет нам, глупым! — с глубоким радостным вздохом прошептал Георгий Модестович. — Климат наш строгий — и вдруг такая благодать! Кто видит и понимает, тот богат, а кто проспит, тот беден, мне его жалко. Так ли?

— И какая тишина! Можно сказать, что нет ни атома звука.

— Хорошо придумал, — одобрил старик. — Атом — ведь это весьма мало, ногтями никак не подцепишь.

Закрыв окно и дверь, Георгий Модестович накинул на узенькие плечи меховую кацавейку, присел к столу и налил гостю свежего чаю.

— Так глянулась тебе звездочка-то?

Хороша! — ответил Павел, любуясь подарком, — Ключевой средний камешек дает цвет озерком, и глубина у него небольшая. Цвет днем и при ярком свете будет хорошо виден… Лучи вы огранили в форме коротких мечей. Тут цвет показан в мыске переливом. Оправу заказали из черненой стали, как бы скрыли ее. Лучи свободны…

— Самостоятельные лучики, — признал Георгий Модестович. — Понял гранильщика, ничего не скажу.

— Кстати, — проговорил Павел, продолжая рассматривать звезду, точно не придавая значения своему вопросу, — вы ведь всех уральских мастеров гранильного дела знаете. Об одном из них я от вас не слыхал. Знали ли вы Халузева, Никомеда Ивановича?