Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

— И вот теперь, — вернул полковник фрау Найгоф к настоящему, — вы снова на втором километре кольца…

Она не сказала о третьей встрече в лесу.

Это случилось уже глубокой осенью, вернее, в начале зимы, в один из туманных, похожих почти на сумерки, дней. Перед рассветом на пригороды пала густая молочная пелена и не рассеивалась до самого вечера. Машины по трассе шли настолько медленно, что Рут никак не могла добраться до второго километра. Как назло еще попался военный транспорт и обгонять его не разрешали автоматчики. Пришлось чуть ли не ползком одолевать немалый отрезок пути. Она издергалась вконец, прежде чем увидела знакомый знак у шоссе.

Зачем она поехала в этот холодный пасмурный день в лес? Прошло больше месяца, как погиб унтерштурмфюрер, и Рут смирилась с мыслью, что потеряла вместе с ним и надежду на новый взлет с помощью тайны, тщательно оберегаемой легионером. Тайной, видимо, воспользовались другие: «шахиня» не верила слухам, будто унтерштурмфюрер убит в драке с бывшими друзьями. Пять тысяч марок — немалые деньги, ради них могли убрать двойника и не бывшие друзья. Потом, правда, выяснилось, что унтерштурмфюрера никто не выдавал и деньги, следовательно, никому не достались. Это укрепило Рут в мысли о насильственной смерти во имя овладения тайной. Все той же тайной, которую почти получила в свои руки «шахиня».

Месяц она израсходовала на попытки вернуть потерянное, и когда убедилась, что они бесплодны и к тому же опасны, принялась так же старательно и упорно вытравлять из себя всяческую надежду. Это ей удалось. Почти удалось: мало ли огорчений выпало на ее долю за последний год и все пережиты. Пусть будет в печальной цепи еще одно. И вдруг служанка подает ей записку. Коротенькую записку в несколько слов: «Все окончилось благополучно. Необходимо встретиться. Там же». Неграмотную записку. И потому, что она была неграмотной, Рут узнала автора — унтерштурмфюрер! Что-то в этом роде и в этом стиле он сочинял однажды. И почерк тот.

Записку служанка приняла от человека в офицерской форме, лица его не увидела, так как он стоял за дверью в темноте.

Рут тотчас бросилась на улицу. Но кроме ветра и дождя ничего не нашла. Улица и парк рядом были пустынны. Впрочем, на свидание у дома автор записки не рассчитывал. Точно сказано — «там же», значит, в лесу.

Ночью она не поехала к Потсдаму. Это было бы безрассудно, да и просто неосуществимо. Выпросила машину у мужа утром. Очень торопилась, какая-то неудержимая страстность вселилась в нее и толкала на Берлинер ринг. Она убедила себя, что унтерштурмфюрер жив и известие о его смерти всего лишь провокация, к которой прибег ради какой-то цели Ольшер. Капитан на такие вещи был большой мастер.

Уверенность жила в «шахине» до самого последнего километра шоссе, до условного дорожного знака. Лишь когда она вылезла из машины и увидела окутанный плотной мглой лес, решимость и уверенность ее поколебались. Она остановилась у обочины, чтобы оценить предстоящий шаг. Робость и даже страх внушали ей эти молчаливые, утонувшие в тумане сосны, эти утренние сумерки, что жили в чаще. Рут оглянулась, чтобы убедиться в своем одиночестве. Шоссе рядом и чуть поодаль казалось пустынным. Возможно, где-то катились машины, но далеко, и шум их не долетал до леса. Рут успокоилась: значит, никто не следит!

Она пошла. Заставила себя пойти к соснам, к тропе, что возникала сразу же за первым рядом деревьев. Унтерштурмфюрер должен был, если верить записке, ждать ее где-то вблизи дороги, как ждал обычно, хотя и не на виду, а хоронясь за соснами.

На тропе его не оказалось. Она пошла дальше, ощупывая взглядом каждую сосну и стараясь выбрать из тумана силуэт человека. Слишком большая смелость не отличала унтерштурмфюрера, поэтому следовало искать его в глубине леса, молчаливо затаившегося где-нибудь на поляне.

Трава и занесенные с края гряды листья буков намокли и теперь издавали какое-то чавканье при каждом шаге, и это был единственный звук леса. Кругом царило тяжелое, глухое безмолвие.

На поляне унтерштурмфюрера тоже не было. Рут остановилась и, придержав дыхание, вслушалась в тишину. Ей пришла в голову мысль окликнуть человека, если он таится где-то за деревьями. Но боязнь разбудить лес собственным голосом и эхом помешала сделать это. Чуткая, как зверек, стояла она на краю поляны и смотрела широко открытыми глазами в перемешанный стволами и ветвями деревьев туман.

И вдруг прозвучал, точно выстрел, голос. Негромко, но четко: