Михаил Прудников: Пароль получен

А Солдатенков? Он уже не молод. Как пошел он на это трудное задание? Вот сейчас они идут, разговаривают, а на них смотрит шофер санитарной машины. Кто он — друг или враг? Ведь Солдатенкову надо вернуться в город, иначе немцы всполошатся. В госпитале начнется повальный обыск, и тогда — пропало.

Надо сказать врачу что-то теплое, ободряющее. Но Столяров не успел. Послышался скрип полозьев и звяканье уздечек. Это подъезжал на санях Колос с другими партизанами.

Странное чувство испытывал Алексей, когда он в партизанском лагере допрашивал выкраденного курсанта. Адам Григорьевич так хорошо организовал лечение обожженного курсанта, что тот через два дня пришел в себя, а еще через несколько дней мог сидеть и говорить. Алексей знал по опыту, как важно во время допроса следить за выражением лица пленного. Это помогает понять ход мыслей, иногда убеждает в искренности показаний, иногда выявляет их ложность. Нет, не только глаза — зеркало души. Зеркало — все лицо.

А теперь перед Столяровым сидел человек как бы без лица, вернее, с лицом мертвым, безжизненным, скрытым бинтами. И оттого Алексея не покидало ощущение, что он беседует с маской.

И Алексей и Колос прекрасно понимали, что жизнь Готвальда да и судьба всей операции зависят теперь от этого пленного. Пока Валентин не будет знать все или почти все о своем оригинале и его знакомых, друзьях, начальстве, он беспомощен. Его могут разоблачить в любую минуту. Успех допроса — успех всего задуманного дела.

Курсант охотно назвал свое имя и фамилию — Зотов Сергей Иванович. Но когда Алексей попросил его назвать место, откуда его привезли в госпиталь, тот опустил голову и промолчал.

— Хорошо, — сказал Алексей, — тогда я подскажу вам: Блестковская школа абвера.

Зотов снова промолчал. Колос и Столяров переглянулись. А что, если Шерстнев что-нибудь напутал? Или вдруг пленный откажется давать показания? На минуту Алексей ощутил под ложечкой неприятный холодок. Нет, надо заставить пленного говорить.

Алексей встал и подошел к курсанту, положил ему на плечо руку.

— Послушайте, Зотов, — начал он как можно спокойнее. — Послушайте и вникните в то, что я вам скажу. Нам известно: вы из школы немецкой разведки. Вы, русский, стали предателем Родины, пособником гестаповцев. Совершили тяжкое преступление перед своими людьми. Вы знаете, что вас ждет?

Забинтованные руки пленного беспокойно зашевелились на коленях.

— Знаю, — хрипло ответил он.

— Ну вот, — продолжал Алексей. — Я буду с вами откровенен. Вы нам нужны. И мы сохраним вам жизнь, если вы все, честно, без утайки, расскажете о себе, школе, ее руководстве, слушателях… Подумайте как следует. Мы вам гарантируем жизнь.

Алексей сел рядом с Колосом за стол и не отрываясь смотрел на Зотова.

Тот согнулся на своей койке и молчал.

— Ну? — спросил Столяров после паузы. — Что вы решили?

Зотов ответил, с трудом подбирая слова:

— Я рассказал бы вам все. Но есть одно «но», о котором я не могу говорить и которое, видать, унесу с собой в могилу. Что меня ждет — знаю и к этому приготовился…

Пожалуй, даже не смысл слов курсанта, а его твердый голос и решительность заставили Алексея поверить, что этот человек не рисуется, не бравирует и такого, пожалуй, не испугаешь. Алексей пристально всматривался в щели между бинтами, где холодно блестели серые глаза.

Нет, не таким представлял себе Алексей будущего пленника — презренного подонка, служившего врагам. Разведчик ожидал, что курсант сразу же «расколется», будет ползать на коленях, молить о пощаде. А этот ни о чем не просит и о смерти говорит как о деле простом и решенном. Поведение Зотова было так неожиданно, что какую-то секунду Столяров растерянно молчал, не зная, как продолжать допрос.

И вот уже несколько часов продолжалась эта игра в кошки-мышки. Алексей уговаривал пленного, Зотов упорно молчал.

— Эх, да что с ним церемониться… — взорвался Колос. — Поставить его к сосне — заговорит как миленький! — Геннадий вскочил, лицо его побагровело. На висках вздулись вены. Он сжал кулаки.

— Подожди! — Алексей дернул Геннадия за рукав, усадил на место и продолжал спокойно спрашивать: — Что вам мешает говорить? Ведь вы у русских. Вы видите, ваши сведения нам необходимы. Вы у своих, поймите это!

— В том-то и дело, что у «своих», — ответил курсант, и Алексею показалось, что слово «своих» он произнес с ударением.

— Загадки загадывает… — зло процедил Геннадий. — Другие воюют, матерей, отцов защищают, а он, видите ли, загадки загадывает. Эх ты, а еще русский называется… И какая тебя мать родила?