Анатолий Кулемин - Агония обреченных

Бредли пришел на пятнадцать минут раньше Бартона, он докуривал уже третью сигарету. Это было их правилом; тот, кто вызывал на встречу приходил раньше; осматривал окрестность и исключал возможность пересечения на подходе; вдвоем их видеть никто не должен был.

— Обстоятельства, Джеймс, обстоятельства… — ответил Бредли и без вступления перешел к делу: — Скажи, тебе говорит о чем-нибудь имя Роберт Мэхью?

Бартон какое-то время молча смотрел на Бредли, потом также молча снял плащ, шляпу, повесил их на вешалку-стойку, сел в кресло напротив и только после этого ответил:

— Говорит. Дальше.

— Вчера я с ним встречался. В Нью-Йорке. И не только с ним. На встрече присутствовал Сэм Джанкана. О нем ты тоже наверняка слышал.

— Ого… Ну и компанию ты себе подобрал.

— Не я. Фирма.

— Интересно, это какие же дела могут связывать твою фирму с мафией да еще на таком уровне? Джанкана — это фигура, Стэн, очень большая фигура.

— Вчера я заручился согласием этой фигуры на организацию покушения на кубинского лидера Кастро. — Бредли достал и закурил новую сигарету. — Вот так, мистер Бартон. Ни много ни мало…

Бартон смотрел на Бредли взглядом, в котором читалось больше недоверия, чем удивления. В привлечение мафии к исполнению секретных операций, разработанных ЦРУ, ему верилось с трудом. А то, что Бартон услышал сейчас, вообще походило на бред сумасшедшего.

— Ну что ты на меня так смотришь? Гадаешь, не сошел ли я с ума? — словно прочитав его мысли, спросил Бредли. — Не сошел, но скоро, наверное, сойду.

Бредли с силой вдавил в пепельницу недокуренную сигарету, поднялся и подошел к окну; темный двор освещался только светом, падающим из окон.

— Да-а, Стэн, и угораздило же тебя… — услышал он позади себя голос Бартона. — Отказаться было нельзя?

Бредли открыл пошире форточку, включил настольную лампу, выключил верхний свет и только после этого вернулся в свое кресло.

Реакция Бартона на это сообщение его не удивила, она была ожидаемой и понятной; всю тактику встречи, весь ход разговора Бредли продумал. Сложность заключалась в том, что он, Бредли, не мог сказать Бартону всего до конца, а у того наверняка возникнут вопросы, ответов на которые у Бредли не было, но ответить на которые — если они будут заданы — он был обязан. Недосказанности в их взаимоотношениях не было; иначе и быть не могло; недосказанность — признак недоверия, а недоверие любые взаимоотношения исключает. Другое дело, они оба понимали, когда и какие вопросы задавать можно, а когда лучше промолчать.

Вопрос Бартона Бредли оставил без ответа; заговорил задумчиво, словно рассуждая с самим собой:

— Сегодня Эдвардс вывел меня из операции. Почему? Не доверяет? Нет, исключено. Иначе не послал бы на переговоры…

— Скорей всего, он просто разбил операцию на звенья, — поддержал рассуждения Бредли Бартон. — Никто не имеет полной информации, никто не видит общей картины. Так легче управлять. Так повышаются шансы на положительный результат. Какой помощи ты ждешь от меня, Стэн? Что я должен для тебя сделать?

Чуть подавшись вперед, Бредли облокотился о журнальный столик и заговорил тихо, чеканя слова:

— Я должен видеть общую картину, Джеймс. У меня должна быть полная информация. Нужно знать где, как и когда планируется покушение, знать способ, тех людей, которые будут в этом задействованы. Я должен знать все, Джеймс. Именно поэтому я не стал искать причин отказа от переговоров в Нью-Йорке.

— Хочешь предотвратить покушение на Кастро? — чуть помолчав, спросил Бартон.

Ответил Бредли тоже не сразу:

— Если бы это было в моих силах, — сказал он, — предотвратил бы.

«Вот оно… это молчание, во время которого он должен задавать возникшие вопросы, — подумал Бредли, отвечая на пристальный взгляд Бартона таким же пристальным, неотрывным. — Но он их не задаст. Не должен задать. Понимает, ответить на них мне будет не просто».

— Я не убийца, Джеймс, — ответил-таки Бредли (а иначе как?) на незаданный вопрос Бартона. — И не хочу принимать участие в грязных операциях, пусть даже если их проводит мое ведомство. Тем более, в операциях, в которых задействована мафия.

И опять Бартон ничего не сказал. Он продолжал сидеть молча, лишь отвел взгляд в сторону.

— Если ты сейчас встанешь и уйдешь, я не обижусь, — нарушил длительную паузу Бредли. — Я понимаю, это моя проблема и влезать в нее ты не обязан.

Бартон не встал и не ушел; он заговорил так же, как несколько ранее Бредли: тихим голосом в виде рассуждения с самим собой: