Георгий Брянцев - Конец осиного гнезда. Это было под Ровно

— Он был о вас очень хорошего мнения, — фантазировал я, — до той поры, пока вы не начали задирать его, не стали подсмеиваться над ним. К людям надо относиться терпимее. У каждого из нас есть свои недостатки, есть они и у Кольчугина. Он ведь тоже выпить не дурак, но побаивается — у него другое положение…

Похитун хмыкнул и спросил:

— Он, значит, тоже?

— А вы думали? И добрый по натуре, Хлебосол. Похитун недоверчиво покрутил головой и промолвил:

— Этого я не знал.

Мне не хотелось продолжать этот разговор, чтобы не навлечь подозрений, и я сказал:

— Скоро окончится наша дружба…

— Да, жаль! — заметил Похитун. — И водочка окончится.

В коридоре послышались шаги. Мы умолкли. В комнату вошел Раух и сказал Похитуну по-немецки:

— Гауптман приказал вам подготовиться к поездке в авиадесантный полк. После обеда за вами придет машина. Подготовьте интересующие командование полка сведения и захватите карту.

— А где карта? — поморщившись, спросил Похитун.

— У гауптмана, — ответил Раух. Похитун кивнул. Раух вышел.

— Вот, видали? — обратился ко мне с усмешкой Похитун.

— Что такое?

— Ехать надо.

— Куда?

— К чертям на кулички, к десантникам. Это добрых полтораста километров.

— А когда?

— После обеда… — Он выдержал паузу. — Черт знает что! Это не мое дело. Я шифровальщик. Я должен сидеть на месте. Всегда ездил помощник гауптмана, покойный Бунк, а теперь меня впрягли.

— Печально, — заметил я. — Чего доброго, мы больше не увидимся. Знаете что?

— А?

— Давайте разопьем бутылочку. Комендант предупредил меня, что это последняя. Уж он-то, видимо, знает, что говорит.

— Давайте, давайте! Все возможно.

Я принес из своей комнаты бутылку водки. Похитун выложил на стол головку чеснока, твердые как камень галеты и пожелтевший кусочек сала.

Мы выпили за нашу «дружбу». Я пригубил, а Похитун хватил половину граненого стакана. Он закусил чесноком и салом, а я — галетой, напоминающей по вкусу фанеру. Потом пил один Похитун. Пил за скорое расставание, за одаренного ученика, каковым считал меня, за благополучный исход моей переброски, за мои будущие заработки.

Убедившись в том, что Похитун уже «под градусом», я пустил пробный шар:

— Гауптман объявил, что на той стороне меня будет встречать Курков.

— Правильно, — подтвердил Похитун. — Я знал об этом раньше гауптмана.

— Я, между прочим, думал, что Курков в Москве…

— Чего ему там делать, — сказал Похитун. — В Москве он показался один раз всего, и то ради того, чтобы узнать о самочувствии ваших родных.

По спине у меня поползли мурашки. Я потерял всякое желание продолжать разговор и даже ощутил сухость во рту. Значит, меня разыгрывают и дурачат. Никаких родственников в Москве у меня нет, и отыскивать их там Курков не мог. Значит, меня провоцируют. И будут провоцировать до конца.

Я выждал, пока Похитун прикончил всю бутылку, и посоветовал ему отдохнуть.

Но Похитун напился не до такой степени, чтобы забыть о своих обязанностях.

— Отдыхать некогда, — сказал он и посмотрел на часы. — Надо подготовить кое-что, взять карту у гауптмана и обедать.

Я посмотрел на часы, попрощался и отправился и себе.

Я ничего не понимал. Почему Гюберт медлит? На это могли быть два ответа. Либо Курков вообще не был в Москве, и Гюберт хотел только показать мне, что моя версия проверяется по его приказанию. Либо Курков побывал в Москве, и тогда… Но тогда он должен был сообщить Гюберту, что никаких Хомяковых по указанному адресу нет и никогда не было. Тогда — катастрофа, провал. Но зачем эта странная игра в кошки-мышки? Ведь я в любой день могу уйти в город и не вернуться.

Нет, тут что-то не то. Правда, возможен еще и третий вариант: Курков побоялся пробраться в Москву и послал Гюберту ложное сообщение. Такое тоже бывало.

Во всяком случае, надо срочно послать Фирсанову телеграмму с просьбой немедленно создать в Москве фиктивную семью Хомяковых. Дурацкий просчет! Зачем нужно было давать Гюберту ложный адрес? Ведь я с успехом мог заявить, что моя семья в эвакуации. В сотый раз я мысленно казнил себя за легкомыслие. Конечно, я старался не выдать себя, ел спокойно, болтал с соседями по столу, но меня одолевало беспокойство и нетерпение. Я спешил повидаться с Криворученко.

Выходя из ворот Опытной станции, я увидел грузовик. В кабине сидел Похитун.

— Куда, Хомяков? — окликнул он.

— В город.

— Деньги есть?

— Есть. — Я похлопал себя по карману, где лежала пачка накопленных для Фомы Филимоновича марок.