Глеб Исаев - «Травести»

Путешествие по ночному городу закончилась. Всего и осталось — пересечь парк, да подняться на третий этаж своей «хрущевки».

Однако именно здесь ее и поджидало главное испытание. Маленький, уютный парк с разбросанными между деревьев в художственном беспорядке качелями и беседками, сейчас показался Оле дремучим лесом. Но окончательно добил ее гололед. Шпильки каблуков безбожно скользили по ледяной корке, разъезжались, норовили обломиться в любую секунду.

«Зря, конечно, я так вырядилась, — подумала Оля, и даже фыркнула от смущения — Куда деться,.. артистка. Никто и внимания не обратил. Даже Зинка. Вот и ковыляй теперь в темноте по кочкам, ворона.

Увлекшись самоедством, Оля даже забыла о своих глупых тревогах.

Охнула, едва не подвернув ногу на особо коварной ледышке и подвела итог: «В двадцать лет ума нет…»

«Может, стоило Петьке позвонить? — запоздало пожалела Оля, и решительно отмела глупую идею: — Ну, нет. Лучше уж сама. Тетя Маша, стерва та еще. И углядит, и унюхает, а потом и всем растрезвонит. Не вахтерша, а Голос Америки…»

Олин муж, выпускник факультета журналистики, в отличие от нее, отыскать работу по специальности не сумел. Он тянул пиво в соседней с их съемной квартирой кафешке, в душе крепко завидуя супруге.

— Ясное дело — повезло. — Щуря глаза, улыбались подружки и лишь вздыхали в ответ на Олины заверения о стечении обстоятельств. А вышло все и вправду случайно.

Актриса, бессменно игравшая в областном ТЮЗе роли травести неожиданно угодила в «ситуацию». Кому–то из ассистентов попалось резюме выпускницы театрального училища…

— Эй, крошка, пивка не желаешь? — услышала Оля голос из темноты беседки. Невинное, вроде бы, предложение прозвучало, словно пушечный выстрел. Ойкнула, чувствуя расползающийся в животе холод, и, уже не думая о целости каблуков, рванулась прочь. Но гололед сыграл недобрую шутку. Каблук заскользил по ледяному зеркалу, и Оля рухнула на колени. Голос прозвучал у самого уха: — Помочь, подружка?

Грубые руки подхватили ее и подняли с асфальта. Дернулась, зажатая парой одетых в темные куртки парней.

— Смотри, Череп, девка с перепугу, поди, уделалась. — Радостно проорал один из них. А второй, стриженый на лысо бугай, с вожделением уставился на симпатичную мордашку.

Ничего не соображая от страха, попыталась завизжать, но жесткая ладонь ударила по лицу, вбивая крик. А еще раз, по затылку. Умелый, поставленный удар, взорвал в голове миллион искр…

Очнулась от холода. Собралась с силами, попыталась шевельнуть головой. Лицо зажгло болью, как будто плеснули кислотой. Онемелыми пальцами коснулась губ, стирая застывшую кровь.

Хотела заплакать и не смогла. Хрипло закашлялась. Поднялась не замечая разодранные в клочья колготки, попыталась сделать шаг. Дрожь пробила, словно ухватилась за высоковольтный провод. Неловко подвернув ногу спустилась с залитых чем–то бурым, досок беседки. Оглянулась. В блеклом мареве рассвета разглядела укрытые инеем клены.

И тут кольнуло непонятное удивление: «Где я? Почему все так болит?»

Попыталась выйти на дорожку, но опять подвел коварный каблук. Сухо стукнула головой о едва припорошенный снегом камень. Но боли не почувствовала. Закружились в водовороте ветки… и все исчезло.

Белые, горящие пронзительным светом трубки над головой. Смотрела долго, до боли в веках, пока не сообразила — вспомнить, как называются это, эти… светящиеся штуковины не может. Вертелось, правда, на языке короткое, мягкое словечко, и только. Закрыла глаза, спасаясь от мелькающих в зрачках темных мошек. Поморгала, цепляясь ресницами обо что–то шершавое, мягкое. И вновь поразила чистота в мыслях.

«Не чистота. Пустота», — пришло на ум подходящее словцо.

И в наказание за усилие, пришла усталость. Глаза начали слипаться.

Проснулась среди ночи. Вновь уставилась в едва различимый силуэт на потолке…

«Лампа, — обрадовалась Оля. — Это же лампа. Как я сразу–то не вспомнила? Господи, что со мной? Где я?»

Повернула голову. Ряды кроватей, свет фонаря за окном, укрытые одеялами силуэты, тумбочки. Неуверенно предположила: «Больница?»

И вновь в памяти не отозвалось ничего.

«Чисто в голове. Накрыло ее пушистым снегом. Белоснежным, как кружева. Какие кружева? Не вспомнить… А кто я? Как звать? Имя? — да, точно, имя. Как же меня…? Мама звала…» — Но вместо этого увидела разноцветные лампочки–гирлянды на колючих, пахнущих хвоей, лапах стоящей в углу елки…