Эрл Гарднер: Секрет падчерицы

– Да.

– Кого вы вскрывали?

– Уилмера Джилли. По крайней мере, это был труп, чьи отпечатки пальцев принадлежали именно Джилли.

– Что было причиной смерти?

– Пуля тридцать восьмого калибра вошла в грудь, пробила сердце и застряла в позвоночнике.

– Что вы можете сказать относительно смерти?

– Она была мгновенной.

– Каковы были движения тела после выстрела?

– Их не было. Пуля не только пробила сердце, но и повредила позвоночник. Естественным и единственным движением могло быть только падение тела. Человек умер и упал на том месте, где стоял.

– Сколько времени прошло с момента смерти?

– Приблизительно двадцать четыре часа.

– Можете вы более точно указать время?

– С медицинской точки зрения, я бы сказал, что этот человек умер между восемью и одиннадцатью часами вечера десятого числа. Если исходить из других данных, время смерти можно указать точнее.

– Что вы имеете в виду?

– Пострадавший умер приблизительно через полтора – два часа после последнего принятия пищи, состоявшей из консервированной свинины с бобами.

– Можете задавать вопросы, – обратился Хастингс к Мейсону.

– У меня нет вопросов, – заявил адвокат.

– Что! – воскликнул Хастингс в удивлении. – Нет вопросов?

– Нет, – повторил защитник.

– Должен обратить внимание Высокого Суда, – объявил Хастингс, – что приближается час дневного перерыва. В предварительном слушании подобного рода мы должны только доказать, что преступление было совершено, и есть достаточно оснований признать обвиняемую виновной в этом. Я полагаю, этот факт полностью установлен.

– Может быть, и так, – заявил судья Хобарт, – если, конечно, защита не пожелает доказать обратное.

– Защита желает отложить слушание дела, – сказал Мейсон, – до завтрашнего утра.

– Как! Вы собираетесь выступать? – в удивлении спросил судья Хобарт. – Это, безусловно, необычно при предварительном слушании дела, и я предупреждаю вас, что как только состав преступления будет установлен, простое противоречие фактов не будет иметь существенного влияния на решение Суда. Вопрос правдивости свидетелей в случае несовпадения показаний целиком находится в компетенции Суда Присяжных.

– Я это знаю, Ваша Честь, – сказал Мейсон, – но защита имеет право на разумное продолжение дела, и я просил бы отложить заседание до завтрашнего утра, чтобы убедиться, сможем ли мы опровергнуть представленные доказательства. Я также желаю завтра сделать в суде публичное заявление. Ввиду того что обвиняемая отказалась делать какие-либо заявления в ходе расследования, я хотел бы объявить, что сразу же после закрытия данного заседания состоится пресс-конференция, на которой обвиняемая изложит журналистам полный рассказ о том, что в действительности произошло вечером, в день убийства.

– Ваша Честь! – воскликнул вскочивший на ноги Хастингс. – Это превращает судебное слушание в пародию, в фарс! Обвиняемая по совету своего адвоката молчит и не произносит ни слова. И вдруг она заявляет, что все изложит прессе.

– Я не знаю закона, – задумчиво произнес судья Хобарт, воспрещающего обвиняемому делать заявления прессе в любое время, когда он пожелает. Более того, по закону он не обязан делать их следователям, ведущим расследование.

Судья Хобарт встал и покинул свое место.

Робли Хастингс подошел к Мейсону.

– Послушайте, Мейсон, – сказал он, – не стоит делать таких трюков.

– Почему? – спросил адвокат. – Вы же слышали, что сказал судья. Это законно.

– Что ж, если вы будете проводить пресс-конференцию, я буду присутствовать на ней и задам несколько вопросов, несмотря на ваше стремление, чтобы обвиняемая не подверглась допросу со стороны обвинения.

– А вы представляете какую-нибудь газету? – спросил Мейсон.

– Черт побери – да! – воскликнул Хастингс. – Через пять минут у меня будет аккредитация от газеты.

– Что ж, – холодно произнес адвокат, – вы будете иметь право присутствовать на этой конференции.

Зал суда кипел от возбуждения. Газетные репортеры, столпившись вокруг стола Мейсона, делали снимки раздраженного заместителя окружного прокурора и улыбающегося адвоката.

Хастингс повернулся к журналистам.

– В жизни не слышал ничего подобного, – раздраженно заметил он. – Это самоубийство, хотя, конечно, повернет симпатию публики в сторону обвиняемой. Если же она собирается все рассказать, почему она этого не сделала во время расследования?