АРАБ ШАМИЛОВ КУРДСНИЙ ПАСТУХ

Покончив с занятиями и работой, я взял букварь подмышку и стремглав помчался домой поделиться своей радостью с братьями и сестрами. Мое появление с книгой произвело впечатление. Домашние меня окружили, с большим вниманием рассматривали книгу и слушали мой рассказ. Однако сестры не поверили, что я получил такую хорошую вещь в подарок, и стали говорить родителям, что наверно мне дали книгу вместо жалованья за второй месяц. Я уверял, что букварь подарен мне бесплатно, но они не хотели верить, и на следующий день старшая сестра отправилась вместе с матерью к учительнице, чтобы удостовериться, действительно ли я получил книгу бесплатно или сам купил ее за деньги, которые должен был получить за службу.

Учительница подтвердила им, что книга мне подарена; при этом она подметила, что сестра и хочет и не решается еще что‑то спросить.

Угадав ее мысли, она прибавила, что учит меня бесплатно и ни копейки не удержит из моего жалованья. Она сказала, — что я очень послушный и способный мальчик и что на рождество она привезет мне из города старую одежду своего сына.

Чувствуя уже некоторую почву под ногами, я решил заниматься еще больше, чтобы поскорее прочитать книгу, подаренную Марусей. Как‑то раз Маруся опросила меня, что я успел выучить в новой. книге, и открыла первую страницу. Я быстро прочитал: «Ма–ша наша, Са–ша, ау, уа, оса, оси» и т. д. Она побежала к матери и сказала ей, что Шамиль уже научился читать. Учительница подошла ко мне и, выслушав мое чтение, погладила меня по голове, похвалила и сказала:

— Ну, теперь ты скоро научишься читать.

Меня так сильно тронули похвала и ласковые слова учительницы, Я так смутился, что щеки у меня покрылись сильным румянцем, и я чуть не заплакал от радости. Наконец то успех!

Ведь я так старался, у меня было такое сильное желание научиться читать и писать.

С Марусей я дружил, но молоканские дети меня недолюбливали — и били, и обижали, и мешали заниматься. Маруся была моей защитницей; она вступалась и уговаривала детей оставить меня в покое.

Так началась моя учеба в сельской школе.

Летом, когда занятий в школе не было, я нанимался в пастухи, но теперь в моей сумке, вместе с ломтем хлеба, лежала книжка, по которой я повторял пройденное. А зимою я опять учился в школе и попрежнему исполнял обязанности сторожа. По способностям я был первым учеником в классе и получал хорошие отметки, пятерки и четверки, но по закону божьему у меня была тройка — этот предмет мне не нравился, и я не хотел его изучать. Таким образом я окончил сельскую школу, где научился бегло читать и писать.

Однажды отец достал свою большую сумку, связанную из шерсти, по–курдски «хурджин», вынул из нее связку старых, истрепанных бумаг и велел мне отыскать паспорт. Дело было весною, и паспорт был нужен, потому что мы хотели переселиться в село Владикарс. Гордый своей грамотностью, я внимательно перечитывал все бумаги и между прочим напал на документ следующего содержания:

Я очень удивился. Разве отец был прежде начальством? Ведь в приказе говорилось, что все старшины должны под страхом наказания оказывать ему содействие! Отец засмеялся и объяснил мне, что много лет тому назад он был пастухом в селении Кизильчакчак, где проживал участковый пристав. Однажды пропала кобылица, принадлежавшая приставу, и отец никак не мог ее найти. Тогда пристав, который очень дорожил своей собственностью, дал отцу письменный приказ, и при содействии старшины действительно удалось найти пропавшую кобылицу. Отец прибавил, что приказ был написан в день моего рождения, и таким образом эта дата 23 октября 1898 г. случайно оказалась моей метрикой. Вообще же у курдов нет метрик, потому что они не ведут записей родившихся.

Вскоре после того, как я окончил сельскую школу, мы покинули Александровку и переехали сначала в село Владикарс, а год спустя — к курдам, где опять занялись пастушеством.

В курдских деревнях пастушество резко отличается от молоканского, и мы очутились в совершенно иных условиях— в гористой местности, среди кочевников с их своеобразным укладом жизни.