Майн Рид: Охотник на тигров

— Клянусь вам, сеньор, что все, о чем я докладываю вам, я видел совсем ясно!

Вид и тон Кастрильо, которого дон Мариано знал уже давно, как честного, правдивого и всегда трезвого человека, были так серьезны и убедительны, что дон Мариано поневоле поверил ему. Должно быть, в Сан-Карлос действительно происходило что-то особенное, но что именно, — было невозможно понять по тому, что рассказал разведчик.

Дон Мариано долго сидел в глубокой задумчивости. Он еще дольше просидел бы в таком положении, если бы не голос дочери, вдруг раздавшийся из носилок.

— Ах, как я хорошо выспалась! — проговорила девушка, и ее тонкая белая рука раздвинула занавеску. — Должно быть, скоро утро, папа?

— Даже и полночи еще нет, дорогая. Спи с Богом! — мягко ответил дон Мариано, подходя к носилкам.

— А почему же ты сам не спишь, папа? Мы здесь, кажется, в полной безопасности. Наши люди могут караулить посменно, и ты мог бы…

— Нет, моя дорогая, мне не заснуть, пока мы не будем под кровом Марианиты, — возразил дон Мариано.

— Марианита… Ах, как она должна быть счастлива! — со вздохом промолвила девушка. — Ее жизнь так же цветет, как те луга, по которым мы так любили с ней гулять.

— Скоро и ты будешь так же счастлива, Гертруда, — утешал ее отец. — Вот явится дон Рафаэль и успокоит тебя.

Напуганный болезнью старшей дочери, причина которой крылась в тоске по любимому человеку, дон Мариано давно уже мысленно примирился с политической изменой этого человека и с радостью отдал бы за него дочь, лишь бы сохранить ее жизнь и видеть ее счастливой. Но дон Рафаэль уже почти два года ничем не напоминал о себе и не делал никаких попыток хотя бы на минуту увидеть ту, которую называл своей невестой, даже ни слова не написал ей. Поэтому и отец и дочь были уверены, что молодой человек оказался изменником не только в политике, но и в любви. Однако, желая поддержать в дочери хотя бы луч надежды, дон Мариано старался всячески утешить страдавшую девушку, говоря ей, что ее жених, вероятно, выжидает окончания войны или, по крайней мере, чего-либо такого, что заставило бы его вернуться к невесте.

— О да, — с внезапно разгоревшимися щеками и взором подхватила девушка, — да, он должен сделать это! Он дал мне клятву, что явится, когда я пошлю ему то, что уже послала… Впрочем, может быть, и из этого ничего не выйдет! — с грустью прибавила она.

— Выйдет, выйдет, моя дорогая, — продолжал успокаивать девушку отец. — Имей еще немножко терпения. Вероятно, он еще не получил твоей посылки, но как только получит, непременно явится и уверит тебя в своей неизменной любви, докажет тебе, что вас разлучили только неблагоприятно сложившиеся обстоятельства и какое-то тяжелое недоразумение.

— Недоразумение, из-за которого можно умереть! — произнесла со стоном девушка, вновь опускаясь на подушки и пряча в них лицо, судорожно подергивавшееся от приступа слез.

Между отцом и дочерью наступило тягостное молчание. Но через некоторое время дочь снова прервала его.

— Как ты полагаешь, папа, за сколько дней наш посыльный может дойти до места назначения? — спросила она, очевидно, под влиянием какой-то вдруг вспыхнувшей в ней надежды.

— Если он не найдет дона Рафаэля в Дель-Валле и должен будет оттуда пройти в Гуахапаму, куда, по слухам, отправился твой жених, то несколько дней тебе придется еще подождать свидания с ним, — ответил дон Мариано.

— Несколько дней? — тоскливо повторила девушка. — О, как это долго!.. Доживу ли еще я?.. А если и доживу, то все равно должна буду умереть, когда он скажет мне: «Вот я явился. Что же вам угодно от меня?» О, милый папа, я непременно умру тогда от стыда и горя!.. Потом я так страшно изменилась… Вся моя прежняя красота пропала. Взглянет он на меня и, увидев перед собою лишь слабую тень былого, быть может, из жалости и будет уверять… Нет, нет, мне не нужно его жалости, если не будет любви!

— А я уверен, что он еще больше полюбит тебя, когда увидит и поймет, как ты страдаешь по нему. Что же касается твоей красоты, то она опять вернется, когда ты будешь счастлива, — возражал дон Мариано, хотя и сам не верил в то, что говорил в утешение дочери, страдания которой надрывали его любящее сердце.

— Ну, тогда я умру от… радости, — промолвила девушка. — Во всяком случае, милый папа, тебе надо быть готовым остаться только с одною дочерью.

С этими пророческими словами дочь потянулась к отцу, обвила его шею обеими руками, прижалась к его груди и заплакала навзрыд. Не мог удержаться от слез и отец. В последние дни его томили предчувствия какого-то тяжелого горя, готового обрушиться на его семью, и он все время с душевным трепетом ожидал, что его мрачные предчувствия оправдаются.