Алистер Маклин - 48 часов

Шарлотта Скаурас уже приближалась к сорока годам, но и сейчас всех притягивало ее лицо. Измученное лицо человека, который в жизни много смеялся и думал, чувствовал и страдал. Ее темные красивые глаза несли в себе мудрость десяти столетий. В любой морщинке — а их было уже более чем достаточно на ее лице — чувствовалось больше характера, чем в мордашках целого батальона современных красоток, заполонивших обложки толстых журналов, кошечек с великолепными, но совершенно пустыми глазами. Я уверен, что, помести в одну комнату с Шарлоттой Скаурас полсотни таких красоток, на них никто бы и не взглянул, как никто не смотрит на репродукцию картины великого мастера, когда рядом висит его оригинал.

— Ты очень добр, Энтони, — сказала Шарлотта Скаурас. У нее был глубокий голос с легким акцентом, а ее грустная напряженная улыбка вполне гармонировала с темными кругами под глазами. — Но ты же знаешь — я никогда не скучаю.

— Даже в таком обществе, Шарлотта? — голос Скаураса был особенно добродушен. — Собрание Административного совета компании Скаураса в водах Шотландии наверняка менее приятное занятие, чем путешествие в водах Леванта в сопровождении твоих аристократических дамских угодников. Посмотри на Доллмана… — он кивнул головой в сторону высокого худого светловолосого мужчины в очках, лицо которого казалось небритым. Джон Доллман был генеральным директором пароходства Скаураса. — Ну как, Джон? Можете вы соперничать с молодым графом Хорли? Что вы значите по сравнению с человеком, у которого, правда, в голове опилки, но зато пятнадцать миллионов фунтов на счету в банке?

— Боюсь, что очень немного, сэр Энтони, — Доллман производил впечатление такого же большого человека, как и сам Скаурас, и точно так же не обращал внимания на смущение и неловкость, сопутствующие этому странному собранию. — У меня гораздо больше мозгов, — подхватил он тему, — но гораздо меньше денег. К тому же я наверняка не так весел и остроумен, как он.

— Молодой Хорли действительно был душой вашего общества, по крайней мере, мне так кажется, особенно если при этом не было меня. Вы его знаете, мистер Петерсен? — неожиданно обратился Скаурас ко мне.

— Я слышал о нем, сэр Энтони, но я не вращаюсь в этих кругах, — мои манеры не уступали по изысканности манерам других.

— Гм…

Скаурас улыбнулся двум мужчинам, сидевшим около меня. Фамилия одного из них была не слишком англосакской — Герман Лаворски. Как мне было сказано, он был финансовым советником хозяина — толстый добродушный тип с живыми глазами, раскатистым смехом и неисчерпаемым запасом некогда рискованных анекдотов. Он так мало походил на финансиста, что, по моим подозрениям, не имел себе равных в этой области. Другой был совершенно лысым, средних лет, с лицом сфинкса, украшенного усами в форме перевернутого велосипедного руля. Именно такие усы носил когда-то на Диком Западе знаменитый Уильд Билл Хичкок. И хотя этот господин с головой, очень напоминавшей дыню, носил громкий титул лорда Чарнли, он работал в Сити в качестве простого биржевого маклера.

— А что ты скажешь, Шарлотта, об этих двух наших приятелях?

— Боюсь, что я не поняла тебя, — ответила хозяйка дома, глядя на своего мужа с тем же самым выражением.

— Как же так? Я ведь очень ясно выражаюсь. Меня беспокоит общество, которое я навязываю такой молодой и красивой женщине. Как вы считаете? — неожиданно обернулся он к Ханслету. — Разве вы не думаете, что Шарлотта молода и красива?

— Вы и сами это знаете, сэр Энтони, — Ханслет откинулся на спинку кресла и великосветским движением сплел пальцы рук, включаясь в игру хозяина салона. — Но что есть молодость, сэр Энтони? Не знаю, — он улыбнулся Шарлотте. — Однако знаю точно, что леди Скаурас никогда не коснется ничто иное, Если же разговор идет о внешности вашей супруги, то вопрос излишен. Десять миллионов европейцев, к которым я тоже принадлежу, уже давно дали на него ответ.

— Уже давно… Вы правы, мистер Ханслет. Однако меня интересует настоящее время, — старый Скаурас снова улыбнулся, но в его улыбке уже не было прежнего тепла.

— Ваши продюсеры, миссис Скаурас, подбирали самых скверных операторов в Европе, — улыбнулся Ханслет хозяйке. — Вы уж простите мне это замечание.

Если бы у меня в руках была шпага и я был бы наделен соответствующими правами, я немедленно произвел бы Ханслета в рыцари. Естественно, после того, как с помощью этой шпаги расправился бы со Скаурасом.