— Тогда я скажу еще больше. Ты закопала рацию, которую везла в отряд, под молодым вязом в двадцати шагах от старого дуба.
Наташу бросило в жар, мысли ее заметались в поисках выхода.
— Вот твоя рация! — Шмиккер торжествующе поднял с пола ее рюкзак и положил его на стол.
— Теперь скажешь все?
— Я ничего не знаю! — тихо проговорила потрясенная девушка. — Это не мой рюкзак.
— Михель, разъясни этой дурочке, что она слишком глупа, чтобы тягаться с нами, гестапо! — сказал он кому-то через голову Наташи. И тот, сзади, сделал несколько шагов вперед и сел на стул справа от Шмиккера.
Наташа подняла голову и вскрикнула от неожиданности: на стуле сидел светлоголовый, светлоглазый парень в черном эсэсовском мундире с железным крестом на груди. Его лицо как две капли воды было похоже на лицо Николая Сухова, ее товарища по заключению.
— Здравствуй, Наташа! — сказал он, улыбнувшись тонкими губами.
Теперь уже сомнения не было: перед ней сидел Сухов. Наташа застонала, сраженная тем, что ее провели, обхитрили.
— Ну и подлец же! — только и смогла она вымолвить, задыхаясь от ненависти и к Шмиккеру и к этому предателю.
А Мишка улыбался довольный: его мечта сбылась, он получил желанный крест. Правда, за него пришлось заплатить дорогой ценой: Паклер с профессиональным умением разделывал Мишку перед каждым возвращением в камеру. Он лупил его здоровыми, сильными, жилистыми кулаками, норовя нанести удар побольней. Паклер ненавидел русских и свою злость вымещал на этом битюге-полицейском.
— Михель, можешь ее взять! Теперь она не нужна нам. Завтра ее повесишь. Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — бодро гаркнул Лапин и, подтолкнув Наташу к выходу, вывел ее из кабинета.
На улице творилось невообразимое. Тяжелый глухой гул отчетливо долетал до города. Немцы готовились к отступлению. Красная Армия нажимала со всех сторон. Поспешные сборы Мишка видел и в здании гестапо. Пора было подумать о себе.
Шмиккер уезжал на следующий день. Слухи были один страшней другого: То русские прорвали фронт и подходят к городу, то город попал в окружение. Наташу Мишка повесил сам. Она спокойно стояла в кузове машины и покорно дала надеть себе на шею петлю. Шея была тонкая, девичья, с золотистыми волосками на затылке. Она смотрела последние секунды на мир широко открытыми, ясными глазами и вдруг улыбнулась. Это было все, что запомнилось Мишке.
…Зук со своими людьми взорвал тюрьму вместе с арестованными.
Мишка сидел в «хорхе» на переднем сиденье, сзади уселся штурмбаннфюрер Шмиккер. Лапин радовался, что покидает этот город, уже ставший прифронтовой полосой. Машина обгоняла подводы, грузовики, угрюмых немецких солдат. Ее путь лежал на запад…
* * *
Доноров колесил по Смоленщине, бесцельно высаживался из поезда на самых глухих полустанках и уходил подальше от жилья, от людей. Он бродил по лесам и полям, смотрел воровато, как работают колхозники, и забивался в чащу леса, испытывая острое непонятное беспокойство.
Как-то он вышел из леса на краю какого-то городка. Что-то знакомое почудилось ему вокруг. Этот выступ леса, крайняя изба. Вот здесь должен проходить глубокий противотанковый ров. Но рва не было — его засыпали. Да, конечно, это Шаров лес. Мишка нашел то место, где был ров. Здесь он делал поворот и ближе всего подходил к краю леса. Именно в этом месте бежал из-под расстрела тот здоровый парень. Баров, кажется, его фамилия. И все-таки Мишка его расстрелял. Где-то в этом месте их зарыли — и сестру и мать. Мишка шел по полю, разглядывая под ногами бурьян, и вдруг уперся в гранитное основание прямоугольной формы. Он поднял глаза и прочитал на одной стороне плоского камня надпись:
«Этот монумент поставлен в память о трех тысячах советских граждан, замученных и уничтоженных во время Великой Отечественной войны гитлеровскими палачами».
Доноров испуганно шарахнулся в сторону и побежал. Дикий страх охватил его душу, будто он боялся на самом деле встретить здесь свои жертвы…
Поездка в знакомые места не принесла ему успокоения, она еще больше растравила душу. К ночным видениям добавился образ сына. Он переплетался со знакомыми и незнакомыми лицами, иногда так же, как и они, пытался душить Мишку.
Доноров снова обратился к врачу, и тот посоветовал ему сменить место жительства. Мишка обрадовался. Однако у него в целом мире не было ни одного знакомого, ни одного родного человека, к которому он мог бы поехать и излить свою душу. Доноров решил поискать старых друзей. Он надеялся, что после амнистии многие из них живут под своими фамилиями. Этим можно доверять, они не выдадут.
Читать дальше