Джон Стейнбек - Золотая чаша

— Но ведь в большом городе можно добыть большие сокровища! — воскликнул Генри.

— Да где им! Говорят же тебе, что они малые дети. Храбрые и сильные, конечно.

— Ну, а мог бы человек, все заранее обдумав и подготовив, захватить испанский город?

— Ха! — усмехнулся кок. — Или ты флибустьером решил стать?

— Если он все хорошо подготовит?

— Пожалуй, найдись среди флибустьеров такой, который мог бы что — то подготовить, пусть даже плохо, об этом еще можно было бы поговорить, но таких — то среди них и нет. Они малые дети — умеют драться, как черти, и доблестно умирать, но дурни все, как на подбор. Утопят корабль за чашу вина, хотя могли бы его с выгодой продать.

— Но если человек все сообразит и хорошенько взвесит свои шансы, так он обязательно своего добьется?

— Может, и так.

— А вот тот, кого прозвали Большой Пьер, дурнем не был!

— Да Пьер — то захватил один — единственный корабль с дорогим грузом и сбежал в свою Францию. Отчаянный был игрок и вовсе не мудрец. Он еще может вернуться в эти края и потерять все до последнего золотого, а заодно и голову.

— И все — таки, — решительно заявил Генри, — и всетаки, по — моему, сделать это можно, надо только хорошенько все обдумать и взвесить.

Несколько дней спустя стала заметна близость суши. Как — то утром на самом краю горизонта поднялся призрачный абрис горы. Мимо проплывали вырванные с корнем стволы, обломанные ветви, на ванты опускались отдохнуть лесные птицы.

Они добрались до жилища Лета, откуда оно ежегодно отправляется в северные края. Днем солнце жарко горело в вышине, как начищенный медный щит, и небо там казалось белесо — серым, а по ночам вокруг корабля плавали большие рыбы, влача за собой извилистые потоки бледного огня. Форштевень с такой стремительностью резал воду, что от него к форпику взлетали мириады алмазов. А море кругом было круглым озером и медленно перекатывало свои мышцы под шелковистой кожей. Вода скользила к корме, медленно, незаметно завораживая мозг. Вот так же люди смотрят в огонь. Там ничего не было видно, и все же отвести глаза он мог лишь ценой неимоверного усилия, и в конце концов мозг его погружался в дрему, хотя он вовсе не засыпал.

Тропический океан дышит покоем, убаюкивающим стремление понять. И уже неважно, куда ты плывешь, лишь бы плыть, плыть, плыть за границей царства времени. Казалось, они движутся вперед уже не месяцы, а годы, однако среди матросов не было заметно никакого нетерпения. Они исполняли свои обязанности, а все свободное время лежали на палубе в странном счастливом оцепенении.

Однажды мимо проплыл островок, формой напоминавший копну и зеленый, как первые всходы ячменя. Его окутывал густой яростный покров лиан и других ползучих растений, из которого вырывалось несколько темных деревьев. Генри смотрел на островок зачарованными глазами. Вот еще один, и еще, и еще… и, наконец, когда черную тьму тропической ночи вдруг сменило утро, «Бристольская дева» вошла в порт Барбадоса, якоря с громким всплеском ухнули в воду, увлекая за собой цепи.

Берег покрывали такие же салатно — зеленые заросли, что и на островках. Дальше виднелись плантации, исчерченные ровными рядами, и белые дома с красными крышами. Еще дальше среди зарослей на холмах, словно раны, проглядывали обнаженные участки красной глины, а совсем уж вдалеке поднимались горные вершины, точно крепкие серые зубы.

К ним поплыли долбленки, нагруженные сочными плодами и крепко связанной домашней птицей. Гребцов подгоняла надежда продать свои товары и купить — или украсть — то, что привез корабль. Налегая на весла, черные люди с глянцевитой кожей пели звучными голосами, и Генри, прильнувший к поручням, упивался зрелищем новой земли. Она превзошла самые смелые его ожидания, и на глаза ему навернулись глупые счастливые слезы.

А у Тима, стоявшего неподалеку, вид был несчастный и растерянный. Через несколько минут он подошел к Генри.

— Очень мне тяжко, причинил я зло хорошему юноше, который угостил меня завтраком, — сказал он. — До того терзаюсь, что спать не могу.

— Да какое же зло ты мне причинил? — вскричал Генри. — Ты помог мне добраться до Индий, куда меня так влекло!

— А! — грустно вздохнул Тим. — Веруй я истово, как шкипер, так, может, сказал бы «на то воля Божья», да и забыл бы. Будь я купцом или чиновником, так мог бы сказать, что своя рубашка ближе к телу. Только вера моя не идет дальше парочки — другой «Аве Мария» или «Мизерере домине» в бурю, а что до остального, ведь я же только бедный матрос из Корка, и горько мне, что причинил я зло юноше, который угостил меня завтраком, хотя прежде и в глаза не видел.