Густав Эмар: Ранчо у моста Лиан

Молодой человек вздрогнул от неожиданности и, побледнев, оглянулся назад.

За его спиной стояло трое мужчин, держа у ноги ружья. Старший из них уже почти старик, рослый и плечистый, как Геркулес, стоял ближе других и опирался рукою на плечо Торрибио.

Но Торрибио не даром заслужил свое прозвище Calaveras; он был безумно смел; тотчас же оправился и скрестив на груди руки, гордо и надменно откинул назад голову.

— Ага! прекрасная Ассунта имеет своих телохранителей.

— Молчать! ни слова более! — строго сказал старик, — об этом мы поговорим сейчас, — и обращаясь к молодой девушке, прибавил ласково: — Иди, нинья, домой, тебе здесь больше делать нечего!

— Дядя, милый! — умоляющим голосом прошептала она.

— Я приказал тебе идти домой, Ассунта, — сказал старик, указывая на тропинку, ведущую к ранчо.

Девушка на этот раз молча повиновалась, и все четверо мужчин безмолвно проводили ее глазами. Когда дверь дома затворилась за ней, старик выпрямился и, обращаясь к Торрибио, сказал:

— Ну, теперь, мы вдвоем посчитаемся с вами, молодой человек!

— То есть не вдвоем а в вчетвером; ведь, вас же трое на одного! — насмешливо заметил Торрибио.

— Ну, если хочешь, так в вчетвером, потому что мы пришли сюда для того, чтобы воздать тебе должную справедливость.

— Справедливость! ха, ха! — засмеялся Торрибио, — да разве это преступление, любить прекрасную Ассунту?

— Да, это преступление, если человек уже связан с другою женщиной, которую подло бросил, обманув и опозорив ее!

— Все это ложь! — гневно крикнул Торрибио, — ложь: я люблю Ассунту!

— Ради твоей же пользы, парень, советую тебе не произносить более при мне имени моей приемной дочери, тем более что, как мне известно, и она не любит тебя!

— А как вы это можете знать? — нахально и вызывающе воскликнул он.

— Нет, парень, ты не проведешь нас! мы уже более часа следим за тобой и слышали каждое слово вашего разговора! — заметил один из двух молодых людей, стоявших позади.

— Молчи, Рафаэль, я один хочу говорить с ним, — строго произнес старик, — я уже говорил тебе раз, — продолжал он, обращаясь к Торрибио, — чтобы ты не смел бродить около моего ранчо, но ты преступил этот запрет: тем хуже для тебя!

— Смотрите, берегитесь и вы, — смело воскликнул молодой человек, — когда на меня нападают, я защищаюсь! — и сделав скачок назад, он проворно вскинул свое ружье.

— Ого! ну, не так прытко, парень! — Ты больно уж проворен защищаться! — Что ты этим добьешься? Отдай-ка лучше мне твое ружье.

— Попробуй взять его у меня! — но едва успел он вымолвить эти слова, как ружье его, разбитое меткою пулей выпало у него из рук: это выстрелил старший сын старика, Рафаэль.

— Ловко наметил, хвалю, — обратился к нему старик, — ну, что же, сдаешься ты теперь? — спросил он Торрибио.

— Что, вы хотите меня прирезать, как барана? — резко спросил он.

— Тут не может быть и речи об убийстве, и как бы ты не был виновен, но мне жизнь твоя не нужна!

— Чего же вы от меня хотите?

— Сдайся!

— Ни за что!

— А, если так…

В этот момент сыновья старика оба разом накинулись на Торрибио, но смелый молодой человек, не выждав их нападения, предупредил их, набросившись на двоих сразу с мачете в одной руке и длинной навахой в другой.

— А, вы вот чего хотите! — воскликнул он, смело скрещивая с ними оружие.

Но бой был слишком неравен: несмотря на всю свою необычайную силу, ловкость и проворство, он был один против двоих и эти двое не уступали ему ни в силе, ни в ловкости, ни в умении владеть оружием. Кроме того, они держались наготове и окутанная плотным сарапе левая рука служила им прекраснейшим щитом, которым они с успехом могли парировать удары, наносимые им их врагом, тогда как у Торрибио обе руки были заняты и с одним из двух неприятелей ему приходилось сражаться левой рукой. Несмотря на то, борьба продолжалась долго; сыновья старика старались только обезоружить Торрибио, не желая наносить ему ран.

Но вот, наконец, отважный пришелец испустил пронзительный, яростный крик и сделал прыжок к воде.

— Ну, не так скоро! Погоди, к чему торопиться!? — насмешливо остановил его старик, удерживая за платье.

Ловкие молодые люди ухитрились так запутать оружие Торрибио в складках своих сарапе 1, что тот поневоле вынужден был выпустить его из рук.

— Сдаешься ты теперь? — спросил старик.

— Я безоружен! — угрюмо ответил молодой человек.

Старик пожал плечами.

— На что ты жалуешься, смотри, ведь, на тебе нет и царапины, Dios me libre!