Серая Сова - Рассказы опустевшей хижины

А вслед за ним самый оглушительный из всех ночных звуков, словно пронзительный выстрел из ружья, — дружное шлепанье бобровых хвостов по воде. Потом вдруг воцаряется тишина, зловещая, напряженная, — каждое живое существо в окрестности остановилось, припало к земле или же застыло в порыве движения и в мучительной тревоге ждет, кто же первый зашевелится. Внезапно я вижу, как пробирается извилистой тропой призрачный, словно привидение среди теней, злой разбойник лесной глуши — волк!

Вот тогда, если светит луна и если я вовремя прицелюсь, а самое главное, спокойно и точно сделаю расчет, сокрушительный выстрел моего ружья положит конец происшествию и на много дней избавит моих друзей от тревоги и страшной неизвестности.

Вот так все, что можно услышать и увидеть, а также то, чего нельзя ни услышать, ни увидеть, а о чем можно лишь смутно догадываться, рассказывает мне, как идут дела у лесных обитателей, днем и ночью напоминая о моей ответственности перед ними, потому что они живут здесь под моей защитой.

Чем дольше человек живет в глуши леса, тем больше и больше он любит Дикую Природу во всем ее многообразии. В конце концов ему становится неприятным охотиться, и если необходимость заставляет его убить, он сделает это с чувством сожаления и сознания своей вины. Старые индейцы, неизменно соблюдавшие языческие обычаи (кстати сказать, среди этих обычаев есть много очень красивых и достойных сохранения), совершали обряд погребения, когда им случалось убить зверя, стоящего на высокой ступени развития и заслуживающего уважения и любви людей. Это чувство приходило медленно, но проникало очень глубоко и казалось мне результатом жизни, направленной главным образом на разрушение, а не на созидание. Я не могу себе представить, что этот переворот в сознании произошел только у меня, и имею достаточно фактов в доказательство того, что люди, побывавшие в аналогичных условиях, за исключением, может быть, только невежд или людей, не способных к мышлению, надменных и эгоистов, переживали то же самое хотя бы в какой-то мере.

Человек, долго проживший в лесу, познавший его тайны и очарованный его прелестью, невольно будет проявлять внимание ко всему живому, что окружает его; у него появится чувство ответственности перед лесом, и, прокладывая себе тропу, он будет стараться не топтать цветы. Не раз я встречал людей, которые, поборов смущение перед присутствующими, находили в себе мужество спасать жизнь муравьев, жаб, змей и других низших существ, рискуя быть поднятыми на смех. Это были мужественные, суровые люди, чье внимание, казалось бы, не должны были привлекать такие ничтожные существа. Говоря о жабах, неядовитых змеях и других невзрачных, безвредных и часто полезных созданиях, мне хочется сказать, что преследование их является результатом ненависти, возникшей от безрассудного страха со стороны тех, кто ничего о них не знает.

Есть на свете много людей, которые ходят по лесу как слепые. Они смотрят на величественные деревья несравненной красоты и высчитывают, сколько квадратных футов досок получится из них или же сколько долларов можно получить с каждой бобровой хатки. Для таких людей прелесть Дикой Природы не существует. Помню, как однажды, уже много лет назад, я работал проводником и повел одного туриста на вершину горы, чтобы показать необозримую панораму девственного соснового бора. Он расстилался у наших ног и терялся в голубой дали. Мой спутник посмотрел вниз — редко кому выпадает счастье любоваться такой сказочной картиной, — я ждал, что услышу восторженные восклицания, но реакция была неожиданной. Он сказал деловито: «Вот бы срубить все это и погрузить на эстакаду. Это, скажу я вам, было бы здорово!»