Борис Воробьев - Убу

Так прошло часа три. Почему-то Мамаю не было скучно. Он ждал чего-то, сам не понимая чего. Гвоздь застрял, и Мамай принялся дергать его и гнуть. Щелк! Мамай замер. Он потрогал замок рукою — тот раскрылся. Мамай бросил замок на пол и распахнул дверку.

Наверно, мальчишка, дождавшийся материнского разрешения идти на улицу, не так радостно сбегает с лестницы, как выскочил шимпанзе из своей конуры.

Целый час он носился по комнате, прыгал, грыз мебель.

Он перепортил все, что еще можно было перепортить в его комнате и с чем справлялись его детские зубы. Пробовал он также открыть гвоздем платяной шкаф, но, к счастью, случайность больше не стала его союзницей.

Он сунулся в кухню, но там была открыта форточка и морозец выстудил все углы. Дрожа, Мамай выбежал оттуда в свою комнату, не закрыв за собой кухонную дверь, — и вслед за ним по полу потянул неприятный холодок. И тут Мамай вспомнил, что в прихожей, кроме входной, есть еще одна дверь, куда его ни разу не пускали. Там, за этой дверью, по представлению шимпанзе, была клетка его хозяев. В той клетке они спали и туда же прятались от Мамая. Сейчас дверь в хозяйскую клетку была приоткрыта — и Мамай осторожно протиснулся в нее бочком.

Хозяйская клетка была больше, чем комната Мамая. Два огромных окна. Длинные шкафы с книгами. Письменный стол. В глубине комнаты — широкая постель. Мамай обошел все углы и заглянул во все темные места — нет ли там каких неприятных неожиданностей.

Мамай был озадачен и почти смущен: так много нового. С чего начать?

На столе поблескивала какая-то красивая машина с вложенным в нее листом чистой бумаги. Мамай забрался на стул и начал ее рассматривать. На ней было много каких-то овальных штук с нарисованными значками. Такие значки шимпанзе помнил по книжке с картинками. Овальные штуки поддавались нажатию пальца. Тогда Мамай стукнул по одной из них.

На бумаге появилась, словно прилетела откуда-то, черточка с точкой: «!»

Мамай еще несколько раз стукнул по клавишам. Случай снова помог ему:

«!приветт» — отпечаталось на бумаге.

Мамай схватил бумагу зубами и дернул на себя. Ему понравилось, как она рвется. Высоченная кипа таких же бумаг лежала на столе рядом с машинкой. Обезьяна прыгнула на стол и принялась рвать рукопись. Она кричала от возбуждения, сбрасывала обрывки на пол, мяла листы, рвала их руками и ногами, выгрызала дыры в центре страниц. Она перетащила часть кипы на постель, на шкафы, под стол и везде продолжала свою веселую работу. Она делала из бумаги обезьяньи гнезда, укладывалась в них с таким видом, словно собиралась спать, но тотчас вскакивала и принималась строить новые. Ей попались под руки ножницы — и она искромсала ими не только остатки рукописи, но одеяло, подушки и занавески. По комнате полетел пух. Ах, как сладко было барахтаться в кучах этого пуха! Так сладко, что обезьяна почувствовала себя утомленной. Она уже с меньшей охотой занималась разрушением, чаще задумывалась и почесывалась и, наконец, прикорнув на разодранной подушке, забылась крепким и, несомненно, счастливым сном.

Но как ужасно было ее пробуждение, когда вернувшиеся хозяева застали в своей комнате настоящее Мамаево побоище! Обезьяна никогда не видела хозяев такими разгневанными, и хотя ей даже не досталось ремня, но при одном взгляде на их лица она пришла в ужас. С диким ревом выскочила она в прихожую, оттуда — в свою комнату и забилась в клетку.

Оставшись одни, хозяева долго подавленно молчали.

Хозяин поднял с пола листок бумаги.

— «!приветт», — прочел он упавшим голосом.

Он поднял другой листок, разорванный пополам.

«Диссертация на соискание ученой степени доктора педагогических наук» — стояло на нем.

— Избавляемся от обезьяны! — зло произнес хозяин.

В тот же вечер была решена судьба Мамая.

Нести шимпанзе туда, где он родился, — в питомник — все же пожалели. Из питомника обезьяны поступали в институты, на них ставили опыты, и многие погибали.

— Предложим его зоопарку, — сказала хозяйка.

Но Мамай еще целый месяц прожил в их доме. Прохладный весенний воздух был опасен для обезьяны, и ее нельзя было выносить на улицу. И лишь в начале лета Мамая отвезли в зоопарк.

В обезьяннике было очень тесно, и нового жильца заведующая приняла неохотно. Еще хуже отнеслись к Мамаю сами обезьяны.